Игорь Савченко

Вот так же уверенный в своем видении дьяка Гаврилы и я приступил к пробе. Проба прошла быстро. Вечером меня уже вызвали на просмотр, заключили договор, я стал Гаврилой юридически.

Создать образ казака из украинской вольницы, товарищества Сечи Запорожской, куда стекалась в XVII веке обездоленная и обиженная голытьба, разоренная тяжким гнетом польских панов, чтобы подготовить новое восстание против первоклассно вооруженной панской Речи Посполитой, - было лестно. Эпическое полотно Корнейчука требовало такого же монументального воплощения и на экране.

Но монумент - монументом, а люди - людьми! Надо разворот исторических событий показать на людях. Задача для режиссера труднейшая. Сцены, символизирующие страдания, муки и высокие ратные подвиги захватывающего драматизма, чередовались со сценами реальной жизни, живых людских страданий и страстей. Между этими сценами надо было сохранить чувство пропорции. Это - как ожерелье: бусы бывают разные и по размеру, и по цвету, надо только точно угадать в ритме сочетание и цвета, и величины при их нанизывании.

Все мои сцены снимались очень быстро и творчески наполнение. Все казалось легким и лепилось само собой. Роль получилась выпуклая, живая и очень объемная, с биографией. Когда подобрали мой материал, куски смотрелись живо и в зале становилось весело.

Я присутствовал на очень важном просмотре, смотрела комиссия ЦК КПУ. Узнал я об этом случайно. Соседом по купе, когда я ехал на последнюю съемку, оказался Отто Юльевич Шмидт. Мы с ним были знакомы: в Камерном театре шла пьеса Семенова "Не сдадимся!", посвященная челюскинской эпопее. Я играл главную роль штурмана Бородина, и Отто Юльевич был у нас консультантом и вдохновителем. Он мне и сказал, что едет в студию смотреть материал по "Богдану Хмельницкому".

Позже я узнал, что всему причиной были разногласия между художественным руководителем студии и И. Савченко. Споры шли о роли Хмельницкого, которого играл Н. Мордвинов, и моей - дьяка Гаврилы. Худрук, кажется, считал, что эти роли должны были играть украинские актеры, им это ближе и роднее. Комиссии поручено было просмотреть заснятый материал по этим двум ролям. На студии меня встретил Савченко и, страшно заикаясь, что было признаком волнения, попросил пойти с ним в просмотровую. Вот тут-то и увидел я впервые в подборке свой материал.

Прошли куски Хмельницкого (серьезные и глубоко взятые актером Н. Мордвиновым). Просмотр, как и полагалось, шел в полной тишине. Было даже слышно, как билось сердце Савченко, с которым я сидел рядом, - так было тихо.

"Если они так же мрачно будут смотреть и мои куски, - все! Мы горим!" - подумал я, и вдруг услышал, как бьется уже не одно, а два сердца, причем одно подгоняло другое, и если мое говорило: "тик!", то сердце Игоря отвечало: "так-так!". И опять в голове возник давно забытый вопрос: "Зачем только я пошел в актеры? Боже, сколько муки в этой тишине!".

Но что это? Кажется кто-то хихикнул?

- Игорь? Правда, или мне это показалось?

- Нет! Это правда!

Смеются! Ну, конечно, я не ошибся!

С каждой сценой атмосфера в зале все теплела, улыбка сменилась смехом, смех сменился хохотом, а все закончилось аплодисментами - к нашему благополучию.

Афиша спектакля 'Рычи, Китай!'. Театр имени Вс. Мейерхольда

Товарищи встали, улыбающиеся, веселые, но уже через минуту, будто стесняясь своего смеха или вспомнив, что они члены комиссии, опустили глаза и стали опять серьезными и важными. Я быстро вышел из зала. Обсуждение, говорят, длилось недолго.

В буфет, где я с аппетитом доедал яичницу с колбасой и салом - "по-украински", вошли радостные Савченко, директор картины Чайка и оператор Екельчик.

- Ну что? - дожевывая колбасу, самоуверенно спросил я. Игорь крепко обнял меня и, шепнув: "Спасибо, дорогой!", громко сказал:

- Идите гримироваться!.. Все хорошо.

Он почти не заикался...