Ч

Чтец

Музыка слов

Это случилось 6 ноября 1942 года, в разгар войны.

Фронтовую бригаду артистов разместили на ночлег в блиндаже командования. Трудный день с несколькими концертами перед бойцами остался позади. Теперь артисты отдыхали, собирались послушать по радио торжественное собрание из Москвы, из зала Большого театра, посвященное 25-й годовщине Октября, а потом и самим по-фронтовому отметить праздник.

Актеры, разморенные теплом, уже боролись с дремотой, когда зазвонил полевой телефон. Чей-то далекий, заглушенный воем метели голос попросил дать еще один концерт - для связистов: "Мы находимся на боевом посту, но очень хочется послушать артистов!.."

Актерам объяснили: связисты сидят далеко в горах, в километре один от другого, в единой цепочке телефонной связи, охраняют линию и обеспечивают ее исправность. А концерт надо давать... по телефону.

И тогда начался этот необыкновенный концерт, когда микрофоном служил раструб полевого телефона, а рампой - многокилометровый тоненький провод, затерянный где-то в горах и в пурге. Рампа снова, по выражению Александра Блока, становилась линией огня. Но тем острее ощущали актеры ответственность. Они поздравили связистов с праздником и начали концерт.

По линии можно было вести одновременно несколько разговоров. Поэтому в стихи советских поэтов, в мелодии песен врывались временами короткие, резкие слова приказов. Это был военный концерт. И шел он по-военному, по-фронтовому.

В составе артистов этой фронтовой бригады находился и выдающийся чтец, мастер художественного слова Сурен Кочарян. В начале войны он проделал огромную работу и сделал литературную композицию... по всем трагедиям Шекспира! Артист скомпановал строки, которые звучали злободневно в дни войны. Теперь, в необычном телефонном концерте, будто сам Шекспир становился нашим современником и заклинал не давать пощады ненавистному врагу:

О, не питай, земля моя, злодеев, 
Ты хищников прожорливых отвергни 
И не давай им сладостей своих! 
Насильников, осмелившихся дерзко 
Тебя, родная почва, попирать, 
Встречай везде ты жгучею крапивой. 
Когда ж они нагнутся, чтоб сорвать 
С груди твоей цветок, то умоляю, 
Спрячь под цветком ты лютую змею, 
И пусть она врагов нам ненавистных 
Уничтожает смертоносным ядом!.. 
................................. 
Да, земляки, деремся молодцами, 
Но не окончен бой, 
И держатся еще враги на поле...

"Трубка дрожала в руках вместе с дрожью сердца, - вспоминал позднее Сурен Акимович, - и, наверное, шевелились волосы на голове, когда артисты пением или словом заклинали бойцов отстоять Родину, отомстить врагу".

Рис. 82. Сурен Кочарян - выдающийся советский актер, мастер художественного слова

Связисты в горах слушали необычный концерт, закутавшись в тулупы, надвинув на лоб шапки-ушанки, и молчали. Но их молчание было красноречивее слов.

Народный артист РСФСР и Армянской ССР. С.А. Кочарян (1904 - 1979) рассказывал мне о разговоре, который состоялся у него с соседом по больничной палате. Сосед, физик по профессии, не мог взять в толк, зачем вообще существуют чтецы?

- Мне, например, извините конечно, Сурен Акимович, чтец не требуется, - говорил он. - Беру любую книгу, ложусь на диван, читаю любимого писателя и получаю удовольствие, духовную пищу, запас умственной энергии. Зачем мне куда-то ехать, покупать билеты, толкаться в транспорте и гардеробе и слушать, как ту же книгу артист прочтет мне вслух? Я же не маленький!..

Кочарян не возражал, не спорил. Зачем? Каждому не объяснишь. К тому же, чтобы полюбить какое-либо искусство, необходимо с ним познакомиться, хорошо его знать, понимать его азбуку, его язык. И уж потом - любить или отрицать. А сосед-физик отрицал то, чего совсем не знал.

А вот Анатолий Васильевич Луначарский, выступая еще в 1918 году на открытии Института живого слова (возникло тогда в Петрограде такое учебное заведение) высказал мысли, прямо противоположные мнению упомянутого физика:

- ...Существуют люди, которые и воспринимать-то живой речи не умеют, которым для того, чтобы сосредоточиться, необходимо взять книгу в руки, сесть где-нибудь в угол в кресло... Я знаю, что это прекрасно, я и не думаю воспретить читать книги... но это не есть живое, настоящее искусство. Это, в сущности, подобно тому, как если бы композиторы писали ноты, а мы читали бы их каждый у себя. Для чего тогда давать концерты?.. Если бы сказать об этом музыканту, он пришел бы в ужас!..

По-моему, - продолжал Луначарский, - человек, который, взяв книгу, читает ее про себя и не знает, что такое художественное чтение, потому что его не слыхал или им не интересуется, а сам воспроизвести его не может, - этот человек, в сущности говоря, неграмотный в деле художественной речи. И он не может знать Пушкина, потому что настоящим образом не может читать Пушкина... Каждое стихотворение может быть исполнено на сто различных ладов и быть при этом сто раз художественным произведением...

Видите, совсем противоположный взгляд на искусство художественного слова. И конечно, совершенно верный.

Кстати, о Пушкине.

Я принадлежу к тому подавляющему большинству людей, которые живут в вечном плену пушкинского гения, обаяния его поэзии. Читаю и перечитываю Пушкина постоянно. Но однажды пришел на литературный вечер, где произведения великого поэта читал артист театра и мастер художественного слова Сергей Юрский. И произошло удивительное: слушая некоторые стихи и поэмы, я будто слышал их впервые, впервые понимал их сокровенный смысл! И чуда тут никакого нет (если, конечно, не забывать, что всякое искусство - чудо). Звучащее слово, действительно, способно раскрыть такие глубины литературного текста и мыслей писателя, какие обычно не улавливаются при чтении глазами. Спорить с этим фактом не приходится.

А дело в том, что в настоящем, высоком произведении литературы кроме текста есть еще и подтекст. Что это значит?

Представим себе литературного героя, который говорит: "Погода сегодня ужасная. И обед невкусный. И в театр вечером я не пойду - наверняка пьеса пустая и глупая. Идите сами..."

Это - текст. А возможный подтекст здесь такой: "У меня плохое настроение, да еще зуб болит, оставьте меня в покое, видеть вас не хочу!.."

Это, конечно, простой пример. Подтекст бывает и неизмеримо сложнее. У Радия Погодина есть повесть и пьеса под названием "Трень-брень" ("История в восьми картинах с прологом и эпилогом, но без начала и без конца"). В ней рассказывается история девочки Оли. Она была рыжей, и поэтому все над ней смеялись. Она из-за этого даже утопиться хотела.

Подумаешь, у какой-то девчонки рыжие волосы! Эка невидаль! Чего об этом книжки писать и спектакли ставить!.. Но дело в том, что у писателя есть и очень важный подтекст. Он вот в чем: не торопись смеяться над человеком, если он не такой, как ты. Он действительно не такой, как ты, но, может быть, не хуже тебя, а даже лучше. Может, он умнее. Или талантливее. Или удачливее. Или красивее. Но за это его ненавидеть и преследовать не надо. Как видите, мысль очень важная и серьезная.

Между прочим, похожий подтекст содержался и в кинофильме "Чучело", который вы, конечно, видели.

Услышать подтекст в прозе и поэзии помогает мастерство чтеца. Станиславский говорил: "В театр я хожу ради подтекста. Текст я могу прочитать и дома". Эта важнейшая мысль в большой мере относится и к искусству художественного чтения. Она составляет важную главу и в азбуке искусства.

У искусства чтеца есть еще одна особенность и привлекательная черта. Вынося произведение на литературную, концертную эстраду, артист-чтец переплавляет его своим талантом, своим мастерством, своим отношением к героям повествования: их можно, к примеру, осуждать или одобрять, можно внушить слушателям любовь к ним, а можно и неприязнь. Все зависит от решения режиссера и исполнителя. И тогда сценическое произведение обогащается обаянием артиста, его личности, добротой сердца, блеском его ума.

Ну, а простое чтение наизусть с эстрады стихов или прозы, пусть и "с выражением", искусством не становится...

Интересно напомнить: искусство художественного слова родилось и расцвело только в нашей стране. В Европе и Америке с ним почти незнакомы.

А создателями этого искусства, первыми крупнейшими его мастерами были два выдающихся артиста: Александр Яковлевич Закушняк (1879 - 1930) и Владимир Николаевич Яхонтов (1899 - 1945).