10.02.2019

Очень важная птица

Вопрос, что делать философу в театре, для Эдуарда Боякова имеет абсолютно четкий ответ: «Без рефлексии, без разговоров о смыслах театр развиваться не может. Необходимо вернуть ему привычку к осмыслению самого себя, но своими силами мы этого сделать не можем. Философия ищет ответ на вопрос, как человеку жить. Театр занимается тем же самым, реализуя в своем пространстве идеи, которые она генерирует». Сохранение наследия было заявлено новым худруком как одно из приоритетных направлений, и в первую очередь речь шла именно о «Синей птице» — единственной постановке Станиславского, сохранившейся до наших дней.

Сколько представлений она выдержала за свой долгий, в буквальном смысле, век, не знают и сами мхатовцы. По самым скромным подсчетам — более четырех с половиной тысяч. Многие сегодня удивятся, узнав, что изначально это был вечерний спектакль, длящийся порядка четырех часов и адресованный взрослому зрителю. Пьеса, жанр которой в русском переводе определен как феерия, была для Метерлинка не детской сказкой, а философской притчей, сочиненной в эстетике символизма. Готовясь к постановке, Станиславский ездил в гости к Метерлинку, который тогда жил в Нормандии, обустроив себе резиденцию в старинном бенедиктинском аббатстве. По вечерам хозяин и его гость бродили по длинным коридорам, и Метерлинк рассказывал Константину Сергеевичу историю своего обиталища. Отголоском этих странствий стали декорации дворца Ночи с многочисленными дверями, за каждой из которых скрывается какая-нибудь тайна.

Интерес публики, увлеченность артистов — все, что сопутствовало «Синей птице» в первые годы ее сценической жизни, начало сходить на нет при первых же натисках революционной бури. В ней было слишком много русского Серебряного века и практически ничего от сурового реализма, которого требовала новая «эра светлых годов». Константин Сергеевич, не желая расставаться с дорогим его сердцу спектаклем, вносил изменения, сокращал целые сцены — на кладбище, в Садах Блаженств, в царстве Будущего. Некоторые нюансы — например, указание на то, что история странствий детей дровосека начинается в Рождественскую ночь — просто приходилось затушевывать. В результате появилась та версия, которую мы знаем сегодня. Некоторое время постановка еще шла по вечерам, но вскоре была переведена в разряд детских. И с тех пор не иссякает длинная вереница юных зрителей, которые, следуя за Синей птицей, открывают для себя двери в мир театра.

После раздела МХАТа 1987 года постановка «переехала» из Камергерского (тогда проезд Художественного театра) на Тверской бульвар, став своего рода «ритуалом посвящения» для каждого следующего поколения молодых артистов, приходивших в труппу, которую возглавляла Татьяна Васильевна Доронина. Благодаря ей при каждом возобновлении все сохранялось практически в том виде, в каком существовало при Станиславском: декорации, костюмы, световая партитура, мизансцены. А кроватки, в которых спят Тильтиль и Митиль, — по словам актеров, настоящий раритет, они помнят самого Константина Сергеевича.

Но если с «Синей птицей» обращаются так бережно, зачем нужна реставрация? Команда Эдуарда Боякова собирается сверить существующую версию с записями, которые вел Станиславский, сокращая первоначальный вариант. Не исключено, что обнаружатся «утраты», заметные только глазу профессионала. Не зря же реставрация позиционируется именно как научная. Но театр ставит перед собой и более сложную, амбициозную задачу: попытаться восстановить полную версию 1908 года и открыть «Синюю птицу» взрослому зрителю.

— Перед тем как браться за такую непростую задачу, необходимо прояснить смыслы, которыми насыщена пьеса Метерлинка, — считает замдекана философского факультета МГУ Алексей Козырев, — уяснить разницу между нею и спектаклем Станиславского, который во многом построен на других смыслах. У драматурга действуют просто Огонь, Хлеб, Вода — «вещи», получившие возможность говорить, то есть «вещать». Режиссер же обращается к их душам. Фактически «текст», с которым он работал, был адаптирован к теософской экзальтации русского Серебряного века. По сути, спектакль обернулся мистерией с элементами волшебной сказки. Так что «Синих птиц» на самом деле две: французская, вышедшая из-под пера Метерлинка, и русская, созданная Станиславским.

— Почему Синяя птица все время ускользает? — продолжает тему специалист по французской философии нового времени Артем Кротов, завкафедрой истории и теории мировой культуры МГУ. — Потому, что она не вещь. Если относиться к ней как к вещи, то она будет умирать, менять цвет, вырываться. Счастье не сводимо к обладанию вещами. Эту пьесу можно интерпретировать как своего рода ответ драматурга на философию пессимизма Шопенгауэра, настаивавшего на невозможности истинного положительного счастья. А для Метерлинка все наоборот. Детям, вернувшимся из своего трудного путешествия, пусть оно и происходило «только во сне», их бедный дом представился преображенным — светлым и еще более родным и необходимым, чем прежде. И не страшно, что Синюю птицу они не нашли. Это не мешает им скакать от радости и кричать во весь голос, что они счастливы.

Восстанавливая спектакль Станиславского, важно помнить, — подчеркивает Анна Костикова, завкафедрой философии языка и коммуникации МГУ, — что смыслы, заложенные Константином Сергеевичем, приемы, с которыми он работал, сегодняшним зрителем — речь, разумеется, о взрослых — будут восприниматься иначе, чем публикой, заполнявшей зал сто с лишним лет тому назад. И эффект может оказаться совсем не тем, на какой рассчитывал Станиславский, и не тем, которого предполагают добиться инициаторы реставрации.

Риск, безусловно, есть, но театр всегда был, есть и будет пространством поиска с непредсказуемым результатом. Тем не менее далеко не всем, кто собрался в этот день в Большом репетиционном зале МХАТ, восстановление спектакля для взрослых показалось целесообразным.

— Благодаря Станиславскому, — считает политолог, доцент кафедры истории русской философии МГУ Борис Межуев, — эта пьеса стала очень русской. 1907 год — конец первой революции, гибель надежд, с нею связанных, и спектакль оказался насквозь пронизан этим настроением. Образ Синей птицы в категориях русского символизма родственен нашим исконным Гамаюну и Сирин. Он оказался настолько важен для нашего менталитета, что нашел для себя место в сегодняшнем дне — достаточно вспомнить песни «Машины времени» и Пахмутовой с Добронравовым, мультфильм Василия Ливанова 1970 года и советско-американский фильм 1976-го. Время идет, но люди снова и снова пускаются на поиски ускользающей мечты, по ходу постигая скрытую суть вещей. Финал спектакля совершенно прозрачен: не ищите журавля в небе, держите синицу в руках. Так, может быть, не стоит искать здесь глубокую философию и оставить «Птицу» просто сказкой для детей?

Сегодня МХАТ позиционирует «Синюю птицу» как спектакль для семейного просмотра, дающий возможность «отцам» и «детям» поговорить о самом важном: о человеческих ценностях, об отношениях с ушедшими, о том, что такое Жизнь и что такое Смерть. Театр — одно из немногих мест, где есть условия, необходимые сегодня для такого диалога. Но если с «укороченной» версией все более-менее понятно, то каким может быть спектакль в формате «полного метра», пока неясно. Среди участников дискуссии были и такие, кто сомневался, что современный зритель готов провести в театре четыре с лишним часа. Но это по нынешним меркам далеко не рекорд продолжительности. К тому же спектакли-марафоны публике не в диковинку: «Берег утопии» в РАМТе шел больше девяти часов, недавняя премьера СТИ «Один день в Макондо» с учетом двухчасового «перерыва на обед» длится немногим меньше.

Виктория Пешкова

Источники:

1. portal-kultura.ru