Человек перед телевизором

(Саппак Вл. Телевидение и мы. М., "Искусство", 1963.)

Писать о книге Владимира Саппака трудно. Не теоретический труд, не сочинение критика о телепередачах и не социологическое исследование на тему "Телевидение и общество". Это и то, и другое, и третье, и в таком естественном соединении, что как-то даже неприятно представить себе, что надо это разъять и подвергнуть анализу. Обаяние книги, ее сила в связи вещей.

Воспоминания детства, раскрытие своих отношений с людьми и событиями, настроение глубокой лирики - мемуары. Взгляд на искусство и его место в жизни современного человека, дальние уходы в музыку, кино, театр, живопись - эстетический трактат. Живые подробности, остроумие в разборе телепередач - рецензии. Образы писателей, артистов, просто неизвестных людей - художественная проза. Трактат о нравственности искусства - сочинение об этике, той области философии, которая становится все более актуальной.

Но и перечислив, чувствую: осталось еще что-то значительное, может быть, самое важное в книге, что привлекает и страшно волнует. Это не помещено в особую главу, оно как бы вынесено за скобки, окрашивает собой все. Доверие к читателю, искренность, честность? Да.

Но еще и такое, что не легко обозначить. Толстой называл это - напряжением нравственного чувства, и сила его, проявленная автором книги "Телевидение и мы", присуща лишь одному жанру - исповеди.

Книга Владимира Саппака и есть исповедь. Можно скромно назвать ее эссе, но тем не менее это исповедь. "Меня все время преследует мысль, что надо спешить. Вопросы, которые ставит телевидение, - это вопросы дня, они насущны. Пройдет год, и все, может быть, уже будет звучать и выглядеть иначе... Надо спешить, потому что и моя жизнь набрала уже не первую скорость. Еще хочется сказать и то и это, а тебя прерывают на полуслове: "Ваше время истекло!.." А где, на каком еще (как мы говорим) "материале" может критик, пишущий об искусстве, вмешаться, активно вмешаться в дело, практически касающееся миллионов людей?"

Саппак заметил в телевидении множество явлений, принципов, законов. На некоторых он остановился подробно, другие прошел мимоходом. С ним можно не соглашаться, но обойтись без его книги в телевизионной критике нельзя. Такая критика рождается, занимая все больше места на печатных полосах и в балансе времени читателя. Уже устраиваются конференции телезрителей, скоро появятся новые книги, десятки книг. Но первой останется все-таки книжка "Телевидение и мы", и всегда будет полезно (я уверен, что у телекритиков выработается даже такая привычка) заглянуть в "Саппака" - не написал ли он уже об этом, не заметил ли вскользь, не подумал ли? И много лет еще мы с удивлением будем отмечать: да, написал, заметил, подумал...

Он осмыслил достоверность телевидения.

Новое качество телевизионной достоверности Саппак увидел в возможности наблюдать за движением жизни в момент свершения этого движения, синхронно. "Жизнь врасплох" - но в этот тремин Дзиги Вертова автор книги вкладывает смысл, не имеющий ничего общего с тем, что хотят увидеть в нем сторонники стихийного "потока наблюдений".

Кадрированная жизнь, жизнь, заключенная в рамку телеэкрана в момент свершения события, - вот основа нового искусства. "Если я наугад включил телевизор и увидел, что идет кинофильм или театральный спектакль, я могу тотчас же, что называется, бестрепетной рукой погасить экран. Но стоит увидеть, казалось бы, столь знакомых нам дикторов, читающих новости, футбольное поле с суетящимися игроками, урок английского языка, ребят в белых рубашках и пионерских галстуках, звонкими голосами докладывающих написанные к случаю стихи, - и рука невольно задерживается на выключателе... Рука не поднимается, чтобы эту живую жизнь экрана остановить, погасить, пресечь..."

Теперь телекритика уже гордо владеет своими терминами, и, прочитав приведенные строки, искушенный читатель - не говорю уже о профессиональных работниках телестудий - тотчас воскликнет: Эффект присутствия! Ну, конечно, "эффект присутствия" - вот что поразило автора книги "Телевидение и мы". Сильнейшее средство эмоционального воздействия, необходимое условие телеискусства - кто ж этого не знает?!

В среде профессионалов телевидения я так часто слышал это заклинание, что можно подумать, будто владеть эффектом присутствия - это так же легко и просто, как, скажем, пишущему держать в руке авторучку.

"Не нарушайте эффекта присутствия, дайте телезрителю самому быть участником события в момент его свершения!" А при этом само событие тщательно репетируется и подается в эфир в совершенно дистиллированном виде.

"Не нарушайте эффекта присутствия! Пусть звучит живая речь, пусть люди просто, без бумажек беседуют друг с другом!" И они беседуют без бумажек, только предварительно выучивают текст, написанный за них кем-то другим.

"Не нарушайте эффекта присутствия - смело подходите к рабочему, работающему у станка, и беседуйте с ним на глазах у телезрителей". И подходят. Только рабочий за три дня до этого знает, кто к нему подойдет и какие вопросы задаст.

Разве мало еще такого камуфляжа на телевидении? Саппак заметил его и зло, на превосходных пародийных страницах высмеял. Бывая на телестудии, я и сегодня вижу, что многие работники телевидения понимают требование не нарушать эффекта присутствия только как необходимость перенести за пределы видимости телекамер всю подготовку к этому самому "эффекту".

Саппак говорил об истинном эффекте присутствия как о новом качестве достоверности, возникшем в телевидении, он понял, что именно здесь возникает и основной нравственный закон нового искусства.

"Телевидение способно (подчеркнуто Саппаком. - А. С.) знакомить нас с людьми. В этом его врожденный дар, в этом его уникальность. Не с образами людей, как то делают иные искусства, а просто - с людьми, - пишет Саппак и ставит вопрос: какова природа этого контакта? Что в нем главное?"

Он начал глубокое исследование новой человеческой связи, то есть отправился в труднейшее путешествие, в святая святых телевидения, почувствовав, что все прочее - специфика, жанры, технология - лишь производное, следствие, а основа - природа контакта. Можно соблюсти любую специфику - быть раскованным, свободным, импровизационным, - но при этом все-таки нарушить природу контакта человека на экране с человеком у экрана. И тогда даже при внешнем успехе (и самая неудачная передача имеет сотни тысяч сторонников - на телевидении цифры зрителей астрономические), даже при внешнем успехе не будет произведения телевизионного искусства. Потому что: "Ни один - даже, казалось бы, самый что ни на есть профессиональный - вопрос нельзя на телевидении решить вне его этической основы". В этом он видел то новое, что несет с собой телевидение.

Это категорическое требование - открытие Саппака. Я имел возможность много раз проверить его истинность. Скажем, такой случай - точная иллюстрация к мнению Саппака о природе телевизионного контакта. Шла передача из телевизионного театра. Сценарий ее предусматривал условия для импровизации участников. Я был в числе "ведущих". В самый разгар событий выяснилось, что сценарий в этом пункте неверен. Он не вызвал в участниках импульса импровизации в нужном направлении. Их повело куда-то не туда. Сюжет и содержание стали ломаться, захромал ритм, нарушилась естественность. Однако мы, "ведущие", уже имели опыт и, как говорится, не растерялись. Мы вывернулись. Публика, сидевшая в зале, ничего не заметила, решила, что так и надо, и аплодировала! Но в самый момент кризиса я испытывал жуткие муки. Внутренне сгорал от стыда, от своей неестественности, от своего актерства, от зажатости. Потом я расспрашивал у бывших в зале об их впечатлении в этот момент. Они слушали меня с удивлением, они ничего не заметили, хотя это были весьма опытные театральные зрители. Но когда я пришел к друзьям, смотревшим меня по телевизору, первое, что они сказали: знаешь, мы не знали, куда деваться от стыда за тебя, когда ты... И дальше подробно рассказали о том самом моменте, когда передача "поплыла". Телеэкран выдал меня с головой, телеэкран обнаяшл подробности моей неестественности.

Саппак называет это качество телеэкрана "рентгеном характера". Телеэкран обнаружил потрясающую чувствительность к различного рода фальши: от фальши поведения, происходящей от неопытности, зажатости или мнимой импровизационности, до фальши, гнездящейся в самом характере писателя, артиста, художника. Саппак глубоко, психологически тонко исследует это свойство телеэкрана. И приходит к выводу, что в конечном счете телегеничность - это не качество внешности выступающего, не качество его поведения перед объективом телекамеры, а качество самой его человеческой личности. Здесь эстетика сливается с этикой.

Заметив черты достоверности телеискусства и исходя из них, Саппак с бесстрашной последовательностью идет дальше. Что телегенично и что не телегенично? Что человечно в высшем и в самом простом смысле, то и телегенично - будь он неладен, этот неуклюжий термин!

А далее один шаг до понятия образного начала в телевидении. Оно "способно знакомить нас с людьми...". Следовательно, где-то здесь, в этом знакомстве, начало его собственных образов, ни у кого не заимствованных.

И Саппак, восхищенный тем, что все сошлось, делает этот шаг. Так появляются ликующие главы - "Счастливый день телевидения", где описывается, как на экране возник прекрасный образ молодого нашего современника, безусловно обобщенный, но в то же время и бесконечно живой, с тьмой подробностей поведения, безусловно героический, но в то же время и без всяких котурн. Этот образ создал Юрий Гагарин из... Юрия Гагарина. И другая глава: "Ван Клиберн - великий актер телевидения", где рассказывается, как на телеэкране возник образ вдохновенного художника, более сильный, чем в Большом зале консерватории, где этот художник был наяву. И третья глава - "К. И. Чуковский беседует с детьми", и главы о дикторе Валентине Леонтьевой, и другие.

"Телевидение дает возможность возникновения эстетического отношения к объекту, при том что сам объект (и это особенно интересно!) может оставаться реальным, непреображенным фактом движущейся действительности..." - так Саппак сформулировал уникальное умение телевидения создавать образы из событий жизни. Отсюда его внимание к таким передачам, где телезрители становятся участниками событий в прямом смысле слова, без пресловутого "как бы", - к различным викторинам, импровизациям, репортажам, беседам, к тому типу передач, которые сейчас представляют "Огонек", "КВН", "Эстафета новостей" (как раз на этих-то передачах яснее всего можно проследить, как все летит "в тартарары", если нарушается основной нравственный закон телевидения, ибо эти передачи-собственные, не побочные дети телевидения).

Я перечитал написанное, потом еще раз перечитал книгу. Просто поразительно, какая она емкая, как много содержания остается за пределами этого обзора. Девять десятых, если не больше! В ней и о взаимоотношениях телевидения и кино, телевидения и театра. Вопреки распространенному взгляду, последнюю связь Саппак считал более органичной. На стыке театра и телевидения он видел дальние перспективы. Но мысли Дзиги Вертова о природе документальности в кино считал подходящими и для телевидения.

Он вовсе не был сторонником безудержной импровизации, противником подготовки, репетиций. Он размышлял о типе актера, нужного телевидению, думал о режиссуре. Но о чем бы он ни писал, он всюду искал соответствие основному нравственному закону нового искусства. Он поворачивал этот закон так и эдак, показывая его в разных гранях, сочетаниях, проявлениях, - он страстно заботился, чтоб главная мысль его книги дошла до читателя! Он беседовал с ним терпеливо, спокойно, на редкость уважительно, считая читателя достойным партнером для серьезного разговора. Он как бы иллюстрировал своей книгой требование к телевидению ориентироваться на нормального, умного зрителя, не ханжу, не неуча. Оттого, видно, ярче всех прочих образов встает в его книжке его собственный образ.

Всякая наука оперирует своей статистикой. Ставятся тысячи, десятки тысяч опытов, прослеживается повторяемость явлений, и только тогда делается вывод о закономерности. Саппак отнесся к своему предмету, как добросовестнейший ученый. Месяцами, годами накапливал факты, разносил их по карточкам и блокнотам.

Книга его оптимистична, светится огромной радостью. "В моем бессменном трехлетнем дежурстве у телевизора, - признался автор, - для меня самое увлекательное - те счастливые минуты, когда - пусть еще не со всей уверенностью, не в полный голос, но уже можно сказать: это минуты нового искусства".

Эти счастливые волнения передаются читателю.