Каждый из нас испытывает на себе непостижимую способность времени то сжиматься, то расширяться в нашем сознании. Двадцать лет из жизни людей девятнадцатого века представляются "историческим периодом", двадцать лет из собственной жизни нередко кажутся мигом единым. "Точно вчера это было", - говорим мы в некотором удивлении...
Думаю об этом, глядя на двадцатилетней давности афишу. На ней значится: "В помещении МХАТ. Студия молодых актеров. Премьера. "Вечно живые".
А в самом низу добавлено: "Спектакль выпускается при содействии МХАТ СССР имени М. Горького, Школы-студии имени Вл. И. Немировича-Данченко и Всероссийского театрального общества".
Нет еще столь знакомого имени "Современник", но есть театр. Двадцать лет. Вообразим этот срок в жизни самого МХАТ, 1898-1918. Вот что получается. Рождение, расцвет, муки поисков, кризисы, международное признание, перелом в сценическом искусстве. А в истории страны и мира - смена эпох.
Историк, в отличие от дилетанта, знает - времена не подлежат механическому сравнению, и я вспоминаю это лишь затем, чтобы подтвердить очевидное: наше двадцатилетие так же необозримо - его насыщенность большими событиями, влияющими на духовную жизнь людей, обладает фантастической плотностью. Не говоря ни о чем ином, подумать только - на последнее двадцатилетие приходится начало космической эры! Разве мы можем похвастаться тем, что уже сегодня полностью оценили влияние этого факта на наше сознание?
Каждое явление культуры может быть понято в контексте времени. А уж тем более театр, сыгравший заметную роль в движении искусства. Такую роль сыграл "Современник". Теперь это признано и зрителями и критикой.
Все эти двадцать лет вокруг него кипели страсти. Спорят о художественной и общественной значимости того или иного его спектакля. Есть и зрители, и деятели театра, видящие в его направлении театральную истину в последней инстанции, есть те, кто все эти двадцать лет упрямо, с потерей здравого смысла, отрицает его. Все это есть, но все это, взятое вместе, и свидетельствует о том, что "Современник" - один из центров отечественного театра.
Как, чем завоевал он это положение? Что помогало ему? Что мешало? И, наконец, продолжает ли он и сегодня, когда пишутся эти строки, оставаться тем самым "Современником"? Тем самым. Одним из властителей наших дум.
Он возник "снизу", по инициативе молодых актеров, без постановлений и ассигнований, из одной только живой потребности художников новых поколений сказать о своем времени свое слово. Это естественное рождение театра было первым со времени Арбузовской студии, то есть после более чем пятнадцатилетнего перерыва.
Он выстоял, выжил, утвердился в сознании зрителей как необходимость. Как праздник и как будни искусства.
Мне посчастливилось тогда, в год рождения "Современника", бывать и при многих других театральных начинаниях столичной молодежи, в простейших театральных молекулах. Какие одаренные юноши и девушки собирались в "красных уголках", клубах, подвалах! Какой энтузиазм! Какие программы! Как энергично начинали! Выжил один "Современник".
Вспоминаю об этом с грустью и оптимизмом. Так и должно быть - надо пробовать, надо начинать. Даже несостоявшееся в искусстве не исчезает бесследно. Но выживают лишь те, чье творчество и в самом деле - духовное эхо времени.
Так образовался "Современник". Его программа зазвучала в унисон зрительному залу. Секрет был не в какой-то новой, неслыханной эстетике, эстетика его, в отличие от многих упомянутых театральных инициатив, была, скорее, традиционной.
Новой была этика. Об этом и надо сказать сегодня.
Пьеса, названная их первой афишей, незаметно шла до них на других сценах. Отчего же в их таком скромном, таком неэффектном исполнении она стала откровением?
Оттого, что ее играли дети войны, ощутившие неотвратимую обязанность через одиннадцать лет после победы сказать о войне так, как надо было сказать, так, как ждали. Война в "Вечно живых" прозвучала подвигом житейской простоты.
Ефим Дорош писал: "...Молодой коллектив потому и отважился назвать себя "Современником", что ощутил главенствующую тенденцию времени - стремление к правде. Отсюда то единодушие, та атмосфера взаимного доверия, какие объединяют здесь сцену и зрительный зал..."
Они не обладали тогда вышколенной сценической речью, напротив, демонстрировали речь житейскую, и в другое время это могло обернуться профессиональной недостаточностью. Их сценический жест не отличался отшлифованной обобщенностью движений и напоминал, скорее, обыденный "домашний" жест". И в другое время это тоже могло выглядеть изъяном профессии. Но то, что в "другое время" - поражение, в свое - победа!
Такова диалектика театра. История "Современника", как в прошлом история МХАТ, о том свидетельствует. Только нужно точно почувствовать свое время, а это дано немногим.
Их знаменем явилось стремление к правде, они жаждали прямого нравственного урока зрительному залу, гражданское воспитание зрителя стало сверхзадачей их театра. Герой известной пьесы В. Розова "В добрый час!" полемически восклицал в те времена: "Важно не кем я буду, а каким я буду!" Это могли бы сказать и любимые герои "Современника". Героическая нравственность была духом его лучших спектаклей.
Но может ли столь открытое учительство считаться категорией эстетической? Не мешает ли все это художественности? Да, может. Нет, не мешает. Искусство знает времена, когда его эстетическое начало смыкается с этическим - и когда обыденная правда звучит как художественное открытие. И в этом соединении не унижено ни одно из этих начал. Напротив, возвышено.
"Вечно живые" - программный спектакль "Современника" - стал школой внимания художников театра к обычным людям, сделался сценическим воплощением слов: никто не забыт и ничто не забыто! Прекрасно, что на протяжении своей жизни театр трижды осуществлял новые постановки пьесы, что он стремится провести через спектакль своих молодых актеров.
Но сегодня, разбираясь в биографии театра, пытаясь понять причины его удач, побед, промахов, кризисов и драм, было бы младенческой ошибкой полагать, что его нынешние трудности происходят оттого, что десятилетия назад ради атмосферы взаимного доверия в зрительном зале молодой театр пренебрег эстетической стороной дела, художественными богатствами театрального искусства. Думать так - это и значит рассуждать о театре вне времени. Но, к сожалению, именно так рассуждал о "Современнике" автор статьи "Как молоды мы были!", опубликованной в журнале "Театр".
Люди, создавшие "Современник", основали его действительно при содействии МХАТ - и не только организационном, но раньше всего художественном. Они чувствовали созвучие не только с принципами его актерской школы, поскольку в большинстве своем были выпускниками его вуза, но родство с самой моделью рождения своей "альма матер".
Вспомним. "Художественно-общедоступный" тоже возник по инициативе художников, тоже в полемике с устоявшимся, тоже ради нравственного и гражданского воспитания зрителей в идеалах передовой общественной мысли, тоже в бурное время новых общественных задач.
Творческое кредо "Современника" можно было бы выразить так: вперед, к Станиславскому! Актеры его показали образцы психологической школы, нового контакта со зрительным залом, в котором они сумели собрать наиболее социально активную, эстетически подготовленную театральную публику из разных слоев нашего общества, а не только неких таинственных "своих", как это кажется автору статьи в "Театре". Опыт изучения зрительного зала "Современника" показывает, что ряд лет он обладал наиболее широким социальным представительством, завоевал, пожалуй, рекордную популярность среди молодежи.
Актер - основной элемент театральной эстетики. Его уровень и класс, наконец, его популярность - не последние слагаемые искусства театра. Да простит мне читатель простой перечень фамилий тех, кто основал "Современник" и кто и поныне играет на его сцене, и тех, кто прошел через нее, неизбежно унося с собой ее частицу.
О. Ефремов, О. Табаков, Г. Волчек, Л. Толмачева, И. Кваша, Е. Евстигнеев, Л. Крылова, Т. Лаврова, Н. Дорошина, А. Покровская, О. Даль, М. Козаков, А. Мягков, А. Вознесенская, В. Никулин, В. Гафт, В. Сергачев, П. Щербаков, Л. Иванова, В. Заманский, Е. Козелькова, О. Фомичева, Г. Соколова, С. Любшин, Г. Печников, В. Адоскин, М. Неёлова, С. Мизери, Е. Миллиоти, Г. Фролов, А. Вертинская, Т. Дегтярева...
Не правда ли, впечатляющий аргумент? Вряд ли эти актеры могли вырасти в мастеров в условиях "неправильной" эстетической установки. Это они сыграли спектакли: скромный реквием погибшим - "Вечно живые" В. Розова; исполненный гневом против человекоподобных, портящих нам жизнь, - "Два цвета" А. Зака и И. Кузнецова; язвительнейший - "Голый король" Е. Шварца; социологически достоверный и трагический - "Без креста" В. Тендрякова; нравственно безапелляционный - "Четвертый" К. Симонова; удивительно театральный и поэтический - "Назначение" А. Володина; классический и вместе современный - "Обыкновенная история" по А. Гончарову; точный в своем общественном анализе и узнаваемый в характерах и типах - "Традиционный сбор" В. Розова; трехвечернюю, насыщенную актуальной мыслью историю революционного движения в России - "Декабристы" Л. Зорина, "Народовольцы" А. Свободина, "Большевики" М. Шатрова. Предложили новый взгляд на хрестоматийных горьковских героев - "На дне". Первыми показали сразу принятый молодым зрителем - "Валентин и Валентина" М. Рощина и бескомпромиссный нравственный суд - "Восхождение на Фудзияму" Ч. Айтматова и К. Мухамеджанова. Дали первое сценическое воплощение интеллектуальной прозы Салтыкова-Щедрина - "Балалайкин и К0" С. Михалкова, новое напоминание о реальной цене победы - "Из записок Лопатина" К. Симонова и "Эшелон" М. Рощина, новое театральное сочетание поэзии и правды - "Провинциальные анекдоты" А. Вампилова, социологический репортаж - "Погода на завтра" М. Шатрова. Многие из этих спектаклей оказали заметное влияние не только на зрителей, но и на другие театры, на репертуар, на сам подход театров к этим пьесам.
Прошло двадцать лет.
Моему поколению повезло, мы имели возможность близко и детально наблюдать этот театр с самого его возникновения, познавать то, что именуют "театральной физиологией", то есть закономерности его внутреннего развития.
"Современник" знал неудачи и полуудачи, он знал провалы. На пятнадцатом году жизни он пережил кризис, его покинул основатель и лидер О. Ефремов, ушла значительная группа актеров. В лихорадочных поисках "новой веры" он поставил ряд вторичных по теме и по художественной идее спектаклей. Он оправился и вновь заявил о себе как театр острой гражданской проблемы. Он вновь ищет, и вновь ошибается, и вновь побеждает.
Остается ли сегодня "Современник" тем самым театром?
И да и нет.
Он остается им тогда, когда при всех поисках новых для него средств театральной выразительности точно знает, ради какой общественно значительной и актуальной мысли ставит спектакль - будь то нынешняя пьеса, будь то классика. И он перестает им быть, когда стремится выглядеть приятным во всех отношениях.
Не в том движение эстетики этого театра, чтобы в спектаклях его прочитывалось что-то от Вахтангова, что-то от Таирова, что-то от Брехта, что-то от Мейерхольда! Прислушиваться в искусстве надо ко всем, но слушать только себя!
И сейчас, в преддверии двадцать первого сезона, театру следует задать себе элементарнейший и мужественный вопрос: какие же мы? В чем наше первородство? Где ядро наше, нерастворимый осадок "современниковского"? Может быть, мы пасуем перед трудностями зрелого возраста? А может быть, интересы наших художественных и человеческих индивидуальностей в конфликте с некой высшей идеей театра и диалог на сцене не подкреплен нашим внутренним, сердечным диалогом? А может быть, центробежные силы - а они всегда есть в театре - вышли из-под нашего контроля?
Эти вопросы "Современнику" следует себе задать, ибо речь идет о том, что нередко теперь исчезает из его зрительного зала та атмосфера взаимного доверия, тот почти неправдоподобный контакт с человеком в зрительном зале, что составлял силу этого театра, то, чем он брал, чем отличался. А тогда перестает звучать и самый что ни на есть "современниковский" спектакль!
Я, как и многие его друзья, живу тайной надеждой, что любимый мой театр найдет в себе силы подняться на новую ступень театральной культуры, оставаясь самим собой, самим собой...