Гром победы раздавайся!

Когда произносят: "духовая музыка", в воображении возникает курзал где-нибудь в Сестрорецке или Клязьме, белые платья и щемящая грусть тонкой серебряной одинокой трубы, выводящей оркестр на мелодию "Амурских волн" или "На сопках Маньчжурии". Не могу представить себе эти мелодии в исполнении какого-либо иного оркестра, струнного или симфонического. Они потеряют очарование, перестанут быть историческими. Духовой оркестр - целый пласт ушедшей уже русской жизни, символический знак провинции не только с ее мещанством, но и с ее надеждами. И не напрасно чуткий к ним Чехов написал это, помните:

"За сценой музыка играет марш; все слушают.

Ольга. Уходят.

Маша. Уходят наши. Ну, что ж... Счастливый им путь!" И дальше вся эта изумительная по настроению финальная сцена идет под духовую музыку уходящего полка. И, наконец, Маша произносит: "О, как играет музыка! Они уходят от нас, один ушел совсем, совсем, навсегда..."

А потом музыка приобретает для сестер иной характер, и иной образ принимают их мечты.

"Ольга. ...Музыка играет так весело, бодро и хочется жить!..".

И дальше до самого конца, до последней ремарки тающий вдали: духовой оркестр заключает самую поэтическую чеховскую пьесу, и роль его здесь не только музыкальная, но символическая, и символ этот сложен...

Однако недавно мне вспомнилась другая сцена, теперь из Льва Толстого. Это в самом начале второго тома "Войны и мира". Московское общество встречает героя Шенграбенского сражения князя Багратиона.

"В ту же минуту заиграли: "Гром победы раздавайся!". Все встали с своих мест и закричали ура! И Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из-за всех трехсот голосов. Он чуть не плакал".

И все время этой сцены гремит с хоров парадной залы Английского клуба духовой оркестр, исполняя любимейший тогда "Польский" - "Гром победы раздавайся!".

И милая ирония автора распространяется и на себя (потому что Лев Николаевич тоже любуется этой сценой и прощает себе это любование), и на Багратиона, и на встречающих, и на медный и звонкий энтузиазм оркестра.

Потому что без этого нельзя, потому что это тот театр жизни, который дает выражение нашей радости, гордости, пробуждает ритмт дремлющий в каждом.

"Гром победы раздавайся!" - это живо и это чудесно. Это я почувствовал на празднике военных оркестров, что завершал их смотр во Дворце спорта.

Барабанщики-суворовцы. Черная форма, красные околыши и белые - наискось через плечо - ремни барабанов. Они играют вступление, и тотчас вступают фанфары, чудо-фанфары. А дирижер в белых перчатках и в аксельбантах, а грудь его в орденах, а вся трибуна за эстрадой, до самого верха заполнена музыкантами Советской Армии в полных парадных мундирах. Красная грудь и белые ремни.

Исполняется "торжественная заря", и фанфары впряглись в невидимые нити, и все тянут и тянут вверх огромный зал и всех нас и вот-вот сорвутся. Но они срываются в стройный грохот тысячного оркестра, и уж мы ликуем, и уж дальше некуда, и уж с каким бы настроением мы сюда ни явились, все становимся братьями по тому детски восторженному чувству, с каким, должно быть, пятнадцатилетний Петя Ростов бежал записываться в гусары.

И с этого мгновения мы все, пришедшие сюда, живем в едином ритме зрелища сколь и музыкального, столь и театрального.

Резкий - и здесь эта резкость хороша - обрывистый голос диктора:

- Оркестр Ленинградского военного округа. Марш "Ленинград".

И в ту же секунду взмах дирижера, обвал шагов, и оркестр двинулся по красноватому вымытому полу огромного партера, превращенного в площадь парада. Дойдя до противоположной трибуны, оркестр плавно заворачивает и внезапно умолкает, повинуясь резкому и театральному жесту дирижера. А диктор уже объявил следующих:

- Оркестр Киевского военного округа. "Украинский марш"!

- Оркестр Военно-воздушной академии имени Жуковского. "Марш Буденного"!

- Оркестр группы советских войск в Германии... Любопытно, что этот оркестр шел под немецкий "Праздничный марш". Оркестры все идут и идут. Впереди - непременно ряд пли два музыкантов с орденами. Трибуны - непрерывные аплодисменты. Они усиливаются, когда звучит что-либо особенно памятное - "Марш Буденного" ("Мы красная кавалерия, и про нас...") или "Марш приамурских партизан" ("По долинам и по взгорьям..."), с которым проходит оркестр дальневосточников. И так от Эльбы до Тихого океана! Особо хлопают оркестру моряков. Моряки - это красиво.

Оркестры выстраиваются, заполняя все пространство гигантского партера, и тогда герой Отечественной войны маршал бронетанковых войск Катуков объявляет победителей. Это оркестры Ленинградского военного округа и прославленной Военной академии имени Фрунзе. Звучит торжественная фанфара "Слава победителям!" Интересно, что заданный ритм праздника не нарушается. Звучит ли музыка, звучат ли речи - ритм заколдовал нас. - Ах, как хорошо, - думает каждый, - пусть бы и продолжалось себе это пиршество ритма!

И оно продолжается. Наступает второе отделение, и победители демонстрируют, на что они способны. Финал Одиннадцатой симфонии Шостаковича - "Набат" в тончайшей оркестровке для духового оркестра исполняют ленинградцы. Ими дирижирует серьезный и очень молодой дирижер старший лейтенант Ф. Баженов. Потом музыканты Академии имени Фрунзе совместно с Академическим хором под управлением А. Свешникова исполняют фрагменты из Патетической оратории Свиридова на слова Вл. Маяковского. Этим номером дирижирует зрелый музыкант майор С. Райхштейн. Особенно здорово и у композитора, и у хористов, и у оркестра прозвучал разговор поэта с солнцем. Я очень опасался, что объявленная в заглавии патетика убьет иронию поэта, но все получилось как нельзя лучше. Прозвучала этакая насмешка над "монументальностью", получившаяся от контраста меди оркестра и иронии хора.

А потом началось самое главное. Предуведомляя исполнение торжественной увертюры Чайковского "1812 год", по залу прошли оркестры музыкантов в форме полков русской армии незабываемых времен, когда, как известно, "были люди".

И оказалось, что совсем иное дело видеть статистов в мундирах на сцене театра и смотреть на настоящих солдат-музыкантов, идущих под звуки своих труб. А какие марши! Это же мазурка - "Марш Преображенского полка"!

А егеря! Это ведь они не дали блистательной кавалерии французов обойти русские позиции под Бородином и полегли почти все, и это на памятнике героям-егерям на историческом поле в мраморе высечены слова поэта:

 "И умереть мы обещали,
 И клятву верности сдержали
 Мы в Бородинский бой". 
 

А марш Егерского полка - это тот самый марш, под который прошли по Красной площади на параде Победы летом 1945 года герои последней, Отечественной войны.

Восторг семи тысяч зрителей достигает апогея. Идут семеновцы, идут гусары. А потом полторы тысячи музыкантов под управлением главного военного дирижера оркестров Советской Армии полковника Н. Назарова исполняют увертюру Чайковского, потрясая зал праздничным блеском и праздничным звуком. В финале звонят колокола, гремят пушки и выносят подлинные штандарты и знамена, реликвии 1812 года. Их сопровождают ассистенты, офицеры и солдаты в исторических мундирах. Они преклоняют колена, чуть наклоняя знамена в сторону зрителей. А зрители требуют повторить финал, и финал повторяют. И вновь звонят колокола и гремят пушки!

Так заканчивается преотличнейший праздник, в котором мне чудится прообраз театрализованных массовых шествий на улицах и площадях.

Можете себе представить, как будет прекрасно, если в день стопятидесятой годовщины Бородинского сражения пройдут по улицам Москвы, неся исторические знамена, русские полки. Да ведь и не единственный это повод для возрождения театра на площади, динамичного, массового, музыкального...