Функции национального костюма в Моравской Словакии

 Светлой памяти 
 дорогого друга - матери 
 посвящает автор.

^* (Книга впервые опубликована на словацком языке: "Funkcie kroja na Moravskom Slovensku", Turciansky Sv. Martin, 1937. Перевод Б. Л. Огибенина.- Ред.)

В этой работе я предпринимаю попытку изучить функции, которые в настоящее время имеют и не так давно имели народные костюмы в Моравской Словакии. Я ограничился только материалом Моравской Словакии, с одной стороны, потому, что в этой сравнительно небольшой области в самое последнее время (Гусеком, Антоном Вацлавиком) и еще раньше (Йозефом Клваней и другими) был собран ценный материал, который дает возможность проиллюстрировать мои теоретические положения о различных функциях костюма, о их структуре и т. д.; с другой стороны, еще и потому, что само географическое положение этой области способствовало отчетливому выявлению ее жителями различных функций костюма в пределах этой области. Я особенно подчеркиваю, что моей целью является не полное исследование всех имеющихся данных о костюмах Моравской Словакии, а лишь постановка и по возможности решение теоретических проблем, связанных с функциями костюма как этой, так и других областей на основе материалов, собранных в этой области.

Многое из того, что мы обнаруживаем при анализе функций народного костюма, будет относиться к любой другой одежде, однако, с другой стороны, костюм имеет много таких особенностей, которые нельзя отнести к городской одежде, одежде, которая подчиняется моде^*.

^* (Костюм по многим своим чертам является антиподом одежды, подчиняющейся моде. Одна из основных тенденций модной одежды - легко изменяться, причем новая модная одежда не должна походить на предшествовавшую ей. Тенденция же костюма - не изменяться, внуки должны носить тот же костюм, что и деды. Я говорю сейчас только о тенденциях модной одежды и костюма. В действительности же мы знаем, что национальный костюм тоже не остается неизменным и тоже может включать элементы моды.)

^* (Второе основное различие между национальным костюмом и модной одеждой заключается в следующем: костюм подлежит цензуре коллектива, коллектив диктует, что в костюме можно изменить и чего изменить нельзя. Модная одежда зависит от воли портных, которые ее создают... Но я говорю только о тенденциях. В действительности же, с одной стороны, и костюм изменяется под влиянием моды и мода изменяется по воле ее создателей, с другой стороны, и мода должна считаться с коллективной цензурой: случается, что портные, не считающиеся с цензурой коллектива, шьют такую модную одежду, которая в городе не прививается.)

Я попытаюсь изучить не только каждую отдельную функцию народного костюма в ее отвлеченном виде, но и структуру функций, которой обладает отдельный костюм. Как известно, в частности, со слов тех, кто носит костюм, костюм имеет несколько функций^*, причем одна из них или некоторые из этих функций доминируют, другие же играют подчиненную роль. Часто можно наблюдать, что доминантная функция подавляет остальные. В частности, одежда, в которой отчетливо выражена региональная или национальная функция, одновременно считается и самой красивой (эстетическая функция), самой удобной (практическая функция) и т. д. Кроме того, преобладающая функция, будучи сильной, вынуждает переносить и некоторые неудобства в одежде, а иногда даже и недуги, причиной которых она является. Французская поговорка "pour etre belle, il faut souffrir" ("чтобы быть красивой, надо страдать") подтверждается множеством примеров, показывающих, что ради красивой одежды у некоторых экзотических народов полагалось переносить и малые и большие муки, кончавшиеся иногда даже смертью. Сравни, например, произвольное уродование частей тела, ног, головы, татуировку тела и т. п. Сравни также мучения и недуги, вызванные отдельными элементами европейской одежды,- корсет и т. п. (см. 326, стр. 15).

^* (Согласно меткому сравнению Н. И. Гаген-Торн, "одежда - паспорт человека, указывающий па его племенную, классовую, половую принадлежность, и символ, характеризующий его общественную значимость" (35, стр. 122).)

Что касается Моравской Словакии, можно привести пример неудобств, сопровождающих ношение свадебных уборов на голове невесты, "дружек" и "старок":

"Матерчатый круг прикрепляется медной булавкой к волосам. Голова довольно сильно сжата, но невеста, "дружки" или же "старки"- "старками" называют женщин, возглавляющих женщин - участниц шествия (празднества),- терпеливо сносили очень сильные боли головы" (229, стр. 250)^*.

^* (Ср. у ганаков: "Девушки в таком платке "на ушах" напоминают старух, голова у них от этого болит, и они даже ничего не слышат" (333, стр. 210). Ср. также нашу работу (165, стр. 279-280).)

Структурные связи отдельных функций одежды, особенно национального костюма, выявляются очень отчетливо и служат доказательством ценности структурной методики в исследовании этнографических фактов.

Одной из особенно отчетливо проявляющихся функций костюма является специфическая функция праздничного свадебного костюма, отличающая его от будничной одежды, функция, задачей которой является подчеркнуть праздничность дня. Иногда эта функция развивается в особом направлении и приближается к функции такой одежды, которая одевается специально для костела. Как и священник, одевающий особую одежду для богослужения, все прихожане одеты в костеле особым образом.

Наиболее наглядный пример того, что праздничная одежда, одеваемая для костела, считается прихожанами церковной одеждой, мы находим в Словакии.

"В Бошацкой долине в Словакии женщины имеют к своей одежде до пятидесяти двух разных передников, которые они одевают в зависимости от того, в какое облачение будет одет в воскресный день приходский священник" (326, стр. 18, ср. 82)^*.

^* (Яркий пример особой церковной и молитвенной одежды прихожан мы находим у евреев.)

В некоторых деревнях праздничную одежду можно видеть только в костеле и только в то время, когда либо идут в костел, либо выходят из него.

"Женская одежда старого покроя исчезает мало-помалу и в Горначке. Только в кальвинистском яворницком костеле увидим мы ее в первозданной чистоте и красе в воскресные и праздничные дни. Здесь мы найдем еще старомодные платки, и стародавние жакетки, и желтые, красиво собранные в складки фартуки. В Велькей мы, наверное, еще увидим такую красоту во время свадеб, сватовства и крестин. Новые виды передников, фартучков, платков и даже кофточек уже начинают господствовать в национальном костюме" (229, стр. 199).

Собираясь в костел, платок повязывают особым образом.

"Странянский костюм. Платок турецкий. Повязывается просто, "по-венгерски", то есть наискось, так что узел приходится на затылке. Когда же идут в костел, то один конец завязывается впереди, второй сзади, или же оба конца завязывают сзади вверх" (там же, стр. 190).

"Бухловский костюм. Платок турецкий... повязывается в обычные дни концами вверх и назад. Когда же женщины идут в костел, кончики обычно свисают вниз" (там же, стр. 224)^*.

^* (Ср. особую прическу, которая делается в воскресенье: "В Нижней Лготе волосы заплетаются сзади в лелик (разновидность косы), а в Слопном в елик из пяти косичек. В воскресенье иногда заплетали две косы, к музыке же только одну..." (315, стр. 161).)

Существует ряд особых предписаний, касающихся отдельных частей костюма, одеваемого для костела.

"Здесь следует с самого начала отметить, что в Моравской Словакии рубашки - а также и женские блузы,- которые одевают для костела "без верхней одежды", то есть только с душегрейкой, никогда не должны быть стиранными и должны быть всегда новыми. Если они запачканы, то богатая вышивка отпарывается и пришивается к новой одежде" (229, стр. 112).

Как мне сообщали в деревне Велькей летом 1931 года, этот обычай сохраняется и до сих пор.

Праздничный наряд обладает несколькими функциями, присущими и будничной одежде, в частности, он так же, как и будничный костюм, защищает от жары, холода и т. д. Так становится возможным переход от обычного будничного костюма к костюму праздничному.

"В прежние времена всюду вместо душегреек носили жакеты, какие носили еще сто лет назад в юго-восточной Моравии. Теперь же их носят главным образом в Яворнике по воскресным дням, а в Велькей только иногда, на свадьбах" (229, стр. 200).

Таков же переход от праздничного костюма к обрядовому, одеваемому только в дни исключительных событий.

"Во многих местах до сих пор невеста и подружки носят разные костюмы, при этом всегда очень своеобразно украшенные лентами. Невеста и подружки носят на голове особенно богатое убранство - цветы из лент, зеркальца, нарядные булавки и т. п. В давние времена именно взрослые панны ходили в костел "под венцом" или по крайней мере в "короне", как ходят теперь в некоторых областях Венгерской Словакии в костел девушки" (там же, стр. 103).

Иногда костюм, одеваемый в дни больших праздников, начинают носить в дни свадьбы:

"Бржезовский костюм. На свадьбах носят суконные синие "ментики" с синей шнуровкой, подшитые белым мехом... Раньше такие ментики носили на праздник Тела Господня (там же, стр. 194).

То же происходит и с переходом от обычной манеры повязывать платок к торжественной манере.

"Градчовский костюм. Замужние женщины повязывали платки еще около 1885 года так же, как во Влчнове. Сейчас женщины повязывают их так только во время сватовства или бракосочетания. В другое же время они носят платок с поперечной, напоминающей витой шнурок, "насадкой", как на Бродщине" (там же, стр. 174).

Приведем еще один пример, когда праздничный наряд становится обрядовым: "Горняцкий костюм. В Горняцке свадебный наряд и наряд, одеваемый при обряде крещения,- это остатки прежнего, ныне уже почти исчезнувшего праздничного костюма...

К торжественному свадебному наряду относился раньше и пиджак, который сто лет назад носили во всей юго-восточной Моравии вплоть до самых Куновиц в мало различающихся между собой формах. Сейчас пиджаки мы увидим только в Яворнике и иногда в Велькей" (там же, стр. 203).

Интересно, что части будничного костюма начинают выполнять функцию обрядово-погребального костюма - такова, например, часть национального костюма, в которую одевают покойника, или же та, которую надевают при погребении.

"Весельский костюм. В праздники повойник дополнялся, конечно, платком. Носили их старухи, в них же просили и хоронить их... Девушки, как я выяснил, носили платки только до второй половины XIX века, когда шли в костел; позже - только на похоронах" (там же, стр. 136).

Вот еще наглядный пример того, как ежедневный и праздничный костюмы становятся обрядовыми - свадебным и погребальным.

"Бржецлавский, или подлужацкий, костюм. Свадебный наряд, теперь уже исчезающий, был еще во времена прусской войны обычным праздничным нарядом, и "пруссаки, когда они тут были, так уж им восхищались, так уж это было красиво". И во второй половине XIX века женщины носили большие повойники каждый день - "даже когда шли убирать сено". Но, конечно, уже без платков.

Сейчас же все это свадебное великолепие можно видеть только в Ланжхоте, и то не всегда. Жители Костице уже редко одевают такой наряд, заимствуя все из Ланжхота. Кратко говоря, свадебный наряд в Ланжхоте, так же как и всюду, где используется особый костюм, представляет собой прежний праздничный костюм. Поэтому нужно относиться к нему, независимо от его красоты и великолепия, как к исторической реликвии, с особым уважением. Такие праздничные наряды одевались до самого недавнего времени и на похороны" (там же, стр. 162).

По мнению Клвани, подобный же переход от обычного заплетания волос к чисто обрядовому имеет место при заплетании волос "подружками" на похоронах:

"На похоронах волосы "подружкам" заплетают в одну косу, висящую книзу. Внизу к ней прикрепляют бант, на голове делают "венец" и "холмик". Иначе заплетают волосы женщины, замужние или незамужние,- в две косы, которые они обматывают вокруг головы. По-видимому, и в прошлом одна коса обозначала девушку. Сохранилась же она только как часть праздничного наряда подружек на похоронах" (там же, стр. 217).

Сравни с Западной Словакией: "В тех областях, где гргули ныне уже исчезли, старухи сохраняют их до самого гроба, чтобы не появиться перед родственниками и мужем в ненадлежащем убранстве" (306, стр. 316)^*.

^* (У некоторых народов существует особая одежда, в которой покойника кладут в гроб. Об особых женских рубашках такого рода см. в статье Т. Акимовой "Эволюция женского костюма у саратовских чувашей" (3, стр. 32).)

Укажем еще несколько отличительных знаков костюма, одеваемого на похороны, и траурного костюма.

"Славицко-бойковский костюм. Комненский костюм. Интересно, что на похороны одевали только белую одежду" (229, стр. 236).

"Странянский костюм. Жилетки... одевают только на свадьбы и похороны. В остальное время девушки и молодые женщины ходят без жилеток, только в блузах. Дети жилеток вообще не носят" (там же, стр. 189).

"Влчновский костюм. Женская одежда. В траурные дни носят белые фартуки и в дополнение к ним головные платки с черной подбивкой" (там же, стр. 177).

"В траур носят белые юбки" (153, стр. 110)^*.

^* (Ср.: "В некоторых местах сохранились также покрывала, используемые как обрядовая, траурная одежда - в частности, у лужицких сербов" (305, стр. 40).)

Из обрядовых костюмов вполне естественным путем возникает костюм невесты, причем хронологически костюм невесты проходит разные ступени изменения. Так, перед свадьбой:

"Странянский костюм. Впереди венца, через темя, кладется канка из зеркалец, бисеринок и лент впереди и сзади... Таким образом украшается голова невесты при первом и втором оглашении. При третьем и на свадьбе канки уже нет, есть только рушник (полотенце) из белого полотна" (229, стр. 191)^*.

^* (Ср.: "Свадебную одежду одевают уже в день второго оглашения в церкви, на котором невеста украшает свою голову лентами. К лентам добавляют еще кусок полотна..." (229, стр. 194).)

После свадьбы костюм молодухи также проходит несколько ступеней изменения.

"Раньше после свадьбы молодая жена в течение четырнадцати дней носила через повойник особый платок... Только через четырнадцать дней молодуха начинала повязывать через повойник обычный платок" (там же).

Свадебный наряд жениха имеет несколько знаков, отличающих жениха от остальных; особые отличительные знаки имеются и в костюме свиты жениха.

"Южный ганацко-словацкий костюм. Свадебная одежда. В прежние времена жених надевал длинный пиджак, какой носили старики, кумовья, "чиновники" и богатые крестьяне. Теперь же у жениха - только букетик розмарина и красные ленты с тиснением на шляпе. Каждый гость получает розмарин с красной или белой ленточкой. Это называют свадебной одеждой (там же, стр. 249).

"Бойковский костюм. Дружки и жених одевали на ментик вышитые пояса" (там же, стр. 237).

Интересно, что отличительные знаки костюма жениха обладают совершенно иной функцией в том случае, когда его носят рекруты^*.

^* (Были и другие украшения, отличающие рекрутов от остальной молодежи.)

"Особого упоминания заслуживает и свадебный костюм, хотя он уже давно не бывает таким торжественным, как раньше. На свадьбы одевали старомодные, роскошные наряды, какие в другое время не носили. У мужчин они почти исчезли, и только воница (букетик цветов)^* на широкополой шляпе обозначает, как правило, жениха и дружек. Только на Ланжхотщине, близ Велькей и Старого Грозенкова, участники свадьбы выделяются своей особой одеждой" (229, стр. 102, 103).

^* (Таково же украшение у "лекрутов"-новобранцев, только они в дополнение к этому носят еще пеньковые брюки.)

Мы видим, что один и тот же знак - воница - обладает двумя различными функциями. С одной стороны, функция обозначения жениха (обрядовая функция), с другой - функция обозначения рекрута (функция, близкая к сословной); однако и в первом и во втором случае в костюме жениха и в костюме рекрута существует еще и особый знак - различные брюки, позволяющие вскрыть либо первую, либо вторую функцию воницы.

Это любопытный пример того, как один и тот же знак может иметь несколько различных функций в зависимости от того, с какими знаками он сочетается, что обязывает исследователей быть осторожными, когда на основании аналогий с известными фактами они гипотетически приписывают костюмам или частям костюмов прежних времен отдельные функции, и тогда, когда гипотетически устанавливаются функции некоторых других социальных явлений прошлого.

Недостаточно видеть, что тот или другой знак предмета имел или имеет определенную функцию, необходимо также отметить, какие другие знаки его сопровождают, и выявлять, не приобретает ли он в сочетании с другим или другими знаками несколько иную, иногда противоположную функцию.

^* ("Бржецлавский или подлужацкий костюм. У рекрутов на шляпе среди цветов веерообразно располагаются изображения короля, принца, принцессы и т. п., а также много висящих книзу ленточек" (там же, стр. 159).

"Парни постарше и те, кто побывал на военной службе, носили вокруг шеи еще черный шелковый платок с длинными свисающими концами".)

Предположим, в руках у будущего исследователя будут факты, о том, что воница на шляпе обозначает рекрута, прочие же детали - что с этим знаком сочетаются другие знаки, что у рекрута могут быть только "пеньковые брюки", в то время как воница на шляпе в сочетании с непеньковыми брюками обозначает жениха или дружку,- ему будут неизвестны.

Тогда такой исследователь, приписывая всем воницам на шляпе (речь идет о том времени, материал о котором нам дает Клваня) функцию обозначения рекрутов, сделает ошибку, так как ту же функцию он необоснованно припишет и воницам женихов и дружек.

Таков только один из примеров. Мы могли бы привести много примеров, касающихся как костюма^*, так и других этнографических фактов, когда один и тот же знак может иметь различные функции, что зависит от того, с какими другими знаками он сочетается.

^* (Ср.: "Странянский костюм. Свадебная одежда женихов та же, что и у "фашанчаров", только к широкополой шляпе прикрепляется большая плоская воница из искусственных цветов" (там же, стр. 191).)

Изучая переход будничного костюма в костюм праздничный, затем праздничного - в торжественный, одеваемый только во время больших праздников, и, наконец, в костюм обрядовый, как, например, костюм жениха, невесты и т. д., мы можем установить, как при подобных переходах некоторые функции постепенно ослабляются и как наряду с ослаблением этих первых функций возрастает сила других, прежде менее сильных функций и как, наконец, возникают совершенно новые функции.

Переходы осуществляются часто в такой последовательности: будничный костюм, праздничный костюм, торжественный костюм, обрядовый костюм.

Будничный костюм обладает следующими функциями (я привожу их, начиная с наиболее сильной функции): 1) практическая (костюм должен предохранять от холода и жары, соответствовать условиям труда и т. д.); 2) сословная; 3) эстетическая; 4) функция региональной принадлежности.

В праздничном и торжественном костюмах функции будут сочетаться в следующем порядке: 1) праздничная либо торжественная; 2) эстетическая; 3) обрядовая; 4) функция национальной или региональной принадлежности; 5) сословная; 6) практическая.

В обрядовом костюме: 1) обрядовая; 2) праздничная; 3) эстетическая; 4) функция национальной либо региональной принадлежности; 5) сословная (играет обычно незначительную роль); 6) практическая функция (в некоторых случаях отдельные части костюма не играют вообще никакой практической роли).

В этнографических музеях экзотических стран посетителю бросается в глаза многосторонняя функциональность оружия воинов и охотников. Между прочим, во внешнем виде оружия отчетливо проявляется тенденция украсить его, причем часто можно видеть, что эта тенденция начинает преобладать и что, таким образом, некоторые экземпляры оружия оказываются непригодными ни для войны, ни для охоты. В этих случаях, как и в случае парадных униформ офицеров европейских армий, эстетическая функция оттеснила на задний план функцию военно-практическую, то есть пригодность орудия для войны или для охоты. Преобладающей функцией оружия бывает иногда не только функция эстетическая, но и некоторые другие - такова, например, сабля у гражданских чиновников, которая является "благородным" знаком, который отличает чиновников от прочих граждан. Такой саблей или мечом даже при большом усилии зарубить никого нельзя.

Конечно, порядок следования функций согласно их убывающей силе в повседневном, праздничном, торжественном и обрядовом костюмах указан лишь приблизительно; в разных местах могут быть разные исключения. В отдельных случаях в праздничном костюме функция региональной принадлежности, например, может подчинить себе функцию эстетическую, в основном же, я думаю, приведенный порядок правилен.

Все сказанное выше позволяет утверждать следующее:

При переходе будничного костюма в праздничный, а праздничного - в обрядовый одновременно при ослаблении одних функций возрастают по силе другие или же появляются новые функции.

В некоторых случаях степень обязательности костюма остается неизменной (сравни закон сохранения энергии); так происходит, например, если будничный костюм (или же его части) становится праздничным или если из праздничного он превращается в обрядовый - эти костюмы продолжают оставаться столь же обязательными, как и раньше.

Однако это лишь весьма особый случай.

При переходе будничного костюма или его частей в праздничный, а также при переходе праздничного костюма или его частей в костюм обрядовый и при взаимно согласованной перемене их функций степень обязательности костюма может либо возрасти, либо уменьшиться.

Например, если весь будничный костюм в целом (или его части) не являлся обязательным для всех девушек, то, став костюмом праздничным, он может стать обязательным для всех девушек данной области. Точно так же, если ношение частей праздничного костюма до определенного времени не было совершенно обязательным для всех девушек, то когда его часть становится частью обрядового костюма невесты, она будет являться обязательной частью свадебного костюма каждой невесты. В других случаях, напротив, прежде обязательная часть повседневного костюма, становясь частью праздничного костюма, не является более обязательной и постепенно исчезает, либо же часть прежде обязательного для всех праздничного костюма, становясь частью обрядового костюма, оказывается необязательной для обряда и также постепенно исчезает.

Мы разобрали переход праздничного костюма в обрядовый костюм, одеваемый только один раз в жизни (таковы, например, костюмы жениха и невесты). Однако праздничный костюм может изменяться и иначе - иногда он становится костюмом некоторых отдельных участников обряда и одевается в этом случае уже много чаще - ежегодно или несколько раз в год. Мы уже упоминали о том, что праздничный костюм может исчезнуть в народе и стать костюмом лишь активных участников свадьбы. Иногда праздничный костюм становится костюмом активных участников других обрядов.

"Горняцкий костюм. Раньше обычно носили "светлые" (светло-синие) пиджаки того же покроя, и сохранились они теперь только в свадебном наряде, который и здесь является наиболее старым видом одежды. Иногда такой костюм носят также "служители" на празднике Тела Господня, несущие балдахин и украшенные подсвечники" (229, стр. 198).

"...на Стране, в Бржезове и до самой Грозенковщины... обрядовый ментик из черного сукна, подбитый "белой овцой" снизу (с синей шнуровкой)^*" (216, стр. 131).

^* ("До сего времени их носят женихи на свадьбах, носильщики на похоронах и должностные лица на церковных празднествах"(там же).)

Мы рассмотрели костюмы, которые одевают на праздники и во время обрядов как все без исключения жители определенного села, так и отдельные лица, играющие особую роль в этих обрядах (жених, невеста, дружки и т. п. на свадьбах, должностные лица во время процессий, связанных с праздником Тела Господня и т. п.). Рассмотрим теперь случаи, когда в деревнях особые костюмы носят лишь люди определенных занятий (мельники, пастухи и другие) во все праздничные, а иногда и будние дни. Так, особо, в сравнении с прочими жителями села, одеваются в некоторых областях мельники.

"Горняцкий костюм. Штаны узкие, черные, с синей шнуровкой. Мельники до сего времени носят бледно-синие или "светлые" штаны с темно-синей шнуровкой, которые раньше были самыми распространенными (выделено мною.- П. Б.)" (229, стр. 197).

"Нивницкий костюм. Зимой в Горнемче и Корытне еще до недавних пор носили белые мохнатые брюки с черной шнуровкой, какие встарь носили, наверное, во всей Словакии и Валахии. Раньше же, как это было заведено в Горняках, лишь семьи мельников носили "светлые", то есть светло-синие, штаны, пиджаки и жилеты с черной или синей шнуровкой" (там же, стр. 180-181).

"Брюки теперь почти всегда - из черного стражницкого сукна, украшенные синей шнуровкой из гарусных тесемок до полутора сантиметров шириной впереди. Только мельники и некоторые другие крестьяне до сих пор носят брюки из светло-синего сукна, которое некогда повсеместно использовалось так, как в недалекой отсюда Венгрии (выделено мною.- П. Б.)" (там же, стр. 188).

"В девяностых годах благодаря влиянию, идущему из Ганы, некоторые мельники и крестьяне-ремесленники носили "плащи", напоминающие прежние городские "гавелоки", но с воротником, называемым "шлопец", из плиссированной материи, иногда более двух локтей шириной и четыре локтя длиной" (315, стр. 179).

"Бржезовский костюм. Куртка такая же, как в Стране, только лацканы более широкие, наверху - черные, внизу - красные. У мельников лацкан наверху красный, внизу - синий" (229, стр. 192).

Что же касается отличающихся частей костюма мельников (брюк), то, как это отмечалось в ряде мест, они имели раньше большее распространение и не были специальной принадлежностью костюма мельников - речь идет в данном случае о мельничьих бледно-синих брюках. В Стране такие брюки кроме мельников носят иногда старики. Однако особое положение, занимаемое в деревне мельниками, благодаря которому они могут носить более архаичный костюм, не подлежащий общим тенденциям развития костюма в деревне, позволяет им, с другой стороны, в некоторых областях носить (наряду с ремесленниками-крестьянами, как это следует из пояснений Вацлавика) части более современных костюмов (темно-синие "плащи", напоминающие прежние городские "гавелоки") и тем самым опять-таки не подлежать коллективным тенденциям в деревне и придерживаться традиционного костюма, пренебрегая более новым городским костюмом^*.

^* (В Словакии деревенские мельники обычно одеваются по-городскому и в тех случаях, когда крестьяне еще носят традиционный костюм.)

Обувь пастухов весьма архаична, пастухи носят ее и до сих пор (точнее говоря, носили до того времени, когда Клваня писал свой труд), так как она удобна для того, чтобы ходить по горам за стадом.

"Горняцкий костюм. Пастухи и другие жители Лготки носят, как правило, кожаные крпцы (вид туфель), привязанные к ноге длинными навлаками, то есть ремешками или шнурками.

Навлаки плотно и надежно охватывают ногу высоко над щиколоткой и делают походку легкой и упругой" (там же, стр. 196).

Вообще при изучении причин, благодаря которым удерживаются более архаичные, "старозаветные" костюмы, совершенно необходимо ставить вопрос, не объясняется ли эта архаичность, приверженность к старой одежде большей пригодностью этого костюма в местных условиях и не требуют ли такого костюма условия труда в данной местности.

Иногда отдельные части костюма имеют функцию обозначения представителей муниципального комитета в отличие от остальных членов сельского коллектива.

"В Бржезове, например, раньше только староста носил сапоги, все же остальные носили крпцы (кожаные лапти)" (там же, стр. 192).

Из приведенных примеров, в частности, видно, что один и тот же костюм имеет несколько функций, причем у одних членов коллектива он имеет одну функцию, у других - иную. Так, в тех случаях, когда костюм имеет функцию обозначения определенной деревенской профессии, одновременно он обозначает и возраст (в странянском костюме - брюки из светло-синего сукна носят только мельники и иногда - старики).

В Моравской Словакии костюмы обладают: 1) знаками имущественных различий (более богатые и более бедные крестьяне) и 2) знаками сословной принадлежности (мелкопоместные дворяне и крестьяне). Часто оба рода знаков объединяются - дворяне всегда состоятельнее. Если деление на группы на основе имущественных различий непостоянно (разбогатевший или обедневший крестьянин переходит из одной социальной группы в другую и начинает иначе одеваться), деление на мелкопоместных дворян и крестьян опирается на традицию и является постоянным.

Приведем прежде всего данные о знаках в костюме, отличающих богатых от бедных:

"...выдровки (шапки из шкурки выдры) перестали регулярно носить в семидесятых годах. После них носили черные бараницы с изогнутым краем, более имущие же носили гастриганки (амстердамки) разного вида" (315, стр. 177).

"Славицко-бойковский костюм. Комненский мужской костюм. Кожух застегивался до самого пояса и имел оттопыренные фалды; впереди красные накладки, по бокам - красные серцевидные нашивки из кожи. Такие кожухи начинали носить как наиболее роскошный наряд около 1820 года, и носили их сначала только имущие "форманы" (возницы). Прочий же народ носил только куртки, а в праздники - ментики" (229, стр. 235).

"Южный ганацко-словацкий костюм. Мужской костюм. Богатые носят кожухи, обшитые черным сукном с барашковым воротником, а севернее - вообще почти все из барашка" (там же, стр. 246).

Различия обнаруживаются и между костюмом богатых девушек в сравнении с костюмом более бедных.

"Южный ганацко-словацкий костюм. Самыми распространенными юбками были раньше бавлнки... Когда девушка начинала "дивчаться" (становиться панной), она впервые только тогда надевала бавлнку. Это - белая юбка с красными широкими полосами. Чем старше становилась девушка, тем шире были красные полосы. Наиболее ценной была бавлнка с красными и зелеными полосами с обеих сторон, все, конечно, сверху вниз. Это была бавлнка для "добродетельных" девушек, разумеется. Юбки были сшиты так, что, когда девушка шла, видны были только красные полосы, и только при полном развороте показывалось белое. Около 1890 года такие бавлнки носили и в Дубнянах и Ратишковицах близ Годонина, и благодаря хорошему качеству полотна и цвету они долго были в большой цене. Более бедные девушки и распорядительницы храмовых праздников победнее других юбок для свадеб и праздников не имели. Богатые имели "сукеницы" (там же, стр. 247).

"На Славичинщине в начале XIX века богатые невесты носили зеленые (дочери коновалов - синие) суконные юбки, как в Подунайском крае, отороченные красным гарусом, с двумя синими полосами по краю" (315, стр. 172). Сравни: "В окрестностях Литомышля и Высокого Мыта и на Хрудимщине замужние женщины носили позолоченные чепцы, женщины победнее - просто белые..." (326, стр. 141)

Иногда костюм имеет одновременно функцию сословного знака и функцию обрядового костюма. Его носят и жених в день свадьбы, и наиболее важные участники обрядов, и богатые крестьяне.

"Распорядители", жених, кумовья, "чиновники", возглавляющие праздник Тела Господня, и богатые крестьяне - а их бывало всегда достаточно много - в этот и другие большие праздники носили длинные пиджаки" (229, стр. 246)^*.

^* (Одно из свидетельств тому, что один и тот же костюм обладал и сословной и обрядовой функцией, мы находим в материалах из Южной Моравии.

На этом примере видно, как практически осуществляется объединение двух функций - богачи надевали свою одежду в праздничные дни, и их костюмы выполняли обрядовую функцию.)

Более отчетливо, чем между богатыми и бедными крестьянами, проявляются сословные различия в костюмах между крестьянами и ремесленниками.

Интересный пример сословного различия в головных уборах у крестьян и ремесленников приводит Я. Гусек:

"Существуют еще маленькие чепчики, надеваемые под "ручник" (платок) к синим нарядам. Прежние большие чепцы (торчащие спереди по краям) уже исчезли. Несколько иные чепцы носили жены ремесленников. Теперь же и крестьянки носят высокие гребни в волосах, но они других цветов, чем у жен ремесленников" (216, стр. 124).

Из этого примера видно, что и после того, как деревенский головной убор сменился городским (чепцы были заменены прическами с гребнем), различия между крестьянками и женами ремесленников все же сохранились, и сохранились они в цвете гребешков. Таков один из очевидных примеров того, что тенденция различать по костюмам сословия сохраняется и при сближении костюмов, то есть при переходе от местных деревенских костюмов к интернациональному городскому костюму. Стремление различных сословий к выявлению взаимных различий остается как бы единственной формой, получающей в разные времена различное наполнение; в данном случае фигурирует то чепец, то городской гребень.

В Западной Словакии существуют также уже обнаруженные в Моравской Словакии знаки отличия костюмов мелкопоместных дворян и крестьян.

"...врбовецкий костюм оказал свое влияние на велицкий костюм (смотри, например, синие брюки врбовецких мелкопоместных дворян^*)" (216, стр. 130).

^* ("Ими они старались отделить себя от крепостных, которые носили только черные (раньше, однако, белые) мохнатые брюки. Вообще, костюмы мелкопоместных дворянских семей отличались и цветом и качеством материала от прочих костюмов во Врбовцах и других местах" (306, стр. 315-316).)

Те же сословные отличия мелкопоместных дворян от крепостных крестьян проявляются и в головных уборах женщин в Западной Словакии.

Перейдем к изучению магических функций национального костюма. В этнографии хорошо известно, что части костюма могут играть важную роль в обрядах, магических действах, в народной медицине и т. д. Подобную роль играет в изучаемой нами области обрядовый чепец.

"Чепец, который женщина получала во время свадьбы, должен был обеспечить плодовитость и счастье брака; не носившие его женщины могли быть причиной града или других бедствий. На Оржеховщине, например, не носившая его семидесятилетняя женщина жестоко осуждалась и бывало, что другие женщины принуждали ее носить чепец" (315, стр. 164).

Любопытные магические действия производились с рубашкой. "Она была настолько интимной частью женской одежды, что некоторые мужья не видели ее в течение всей жизни. Женщины тщательно прятали ее, а после стирки вешали так, чтобы ее никто не видел. Только с некоторым ослаблением нравов в деревне, главным образом под влиянием солдат, прекратилось это стыдливое прятанье рубашек...

Вероятно, вследствие того, что она настолько тщательно пряталась, ей приписывалась лечебная сила, действующая, например, при сглазе мужа или домашнего скота. Однажды, например, ехал крестьянин на телеге, запряженной волами, и один из волов после сглаза вдруг упал. Идущая поблизости женщина побежала в кусты, сняла свою рубашку и стала растирать ею скотину по хребту, от рогов до самого хвоста и обратно, после чего вол, как рассказывают, встал. Старушка Вашчакова всегда, когда в хлев приводили новую скотину, обходила ее, будучи одетой в одну рубашку, после чего вешала эту рубашку на рога волам, "чтобы не бодались и жили благополучно" (то есть чтобы были здоровы)" (там же, стр. 150).

О возникновении магической силы рубашки можно привести несколько мнений. Наиболее правдоподобным я считаю мнение, согласно которому рубашка, прилегающая к телу, является по закону Фрейзера (law of contact или of contagion) проводником магической силы, скрытой в нагом теле^* (см. 304, стр. 66).

^* (Ср. "Кого сглазили, пусть утрется женским подолом (краем рубашки), и тогда сглаз исчезнет" (273, стр. 93).)

Что же касается обхода в рубашке только что приведенной в хлев скотины, обычая, которому следовала "старушка Вашчакова", то здесь исполнение обряда в рубашке является заменой исполнения того же обряда в нагом виде (метонимия наготы). Ср., например, обряд "опахивания" у восточных славян, в котором в одних областях участвовали женщины, одетые только в рубашки, в других - совершенно нагие женщины (334, стр. 66-67, ср. 306, стр. 64-66). Возвращаясь к приведенному выше примеру о магической функции чепца, одеваемого на голову в день свадьбы, можно утверждать, что постоянство и сила функции чепца объясняются отчасти тем, что здесь сохраняется традиционная народная вера в магическую силу некоторых элементов костюма, отчасти же тем, что свадебные обряды в целом освещаются церковью.

Магическую функцию имеют и вышивки на детской одежде.

"Богуславский костюм. Детская нижняя одежда... была преимущественно красного цвета и украшалась разнообразными узорами, чтобы ребенка никто не "сглазил" (229, стр. 228).

Красный цвет является одним из самых распространенных средств против сглаза.

В Моравской Словакии легко обнаруживаются и различия, выявляющие местную принадлежность костюма. При этом наряду с региональными различиями в костюме, когда костюм целой области значительно отличается от костюма другой области, мы встречаемся также со значительными различиями в костюмах двух соседних деревень.

"Вся Моравская Словакия по своим костюмам разделяется на 28 районов, различия между которыми вполне очевидны даже для несведущего. Кроме того, в каждом из видов одежды отдельные деревни различаются между собой разнообразными мелочами, что особенно проявляется в одежде женщин. Эти различия бывают известны только "туземцам" и важны они только для них. Смотри, например, число складок головного платка, число пуговиц на жакетке и т. п." (там же, стр. 106).

А вот данные другого исследователя, доктора А. Вацлавика:

"Весь верх (шляпы) был покрыт украшениями, и их расположение и цвет обозначали разные деревни. Украшения состояли из черных, карминных и зеленых "аксамиток" (бархатных тесем), украшенных цветами, и из широких зеленых, красноватых и карминных ленточек длиной от одного до двух сантиметров. В Позловицах, например, носили две широкие тесьмы одну над другой, потом две карминового цвета ленточки, между которыми шла зеленая ленточка. В Бискупицах носили "аксамитку" и красную ленточку" (315, стр. 176).

Изучая местные костюмы с исторической точки зрения, можно видеть, что в различении одного костюма от другого большую роль играла принадлежность к разным приходам. "Как довольно легко можно установить, эти районы соответствуют прежним приходам XVII и XVIII веков. В будничном костюме, как уже говорилось, очень простом, различия в одежде, особенно мужской, не бросаются в глаза. В воскресные дни, однако, различия и особенности повсюду тем более очевидны. И так как различия в одежде собравшихся в одном костеле давали бы нашим темпераментным людям повод для насмешек, что вызывало бы обиду, то вполне объяснимо, что в прежние времена в каждом приходе носили одинаковый костюм, тем более что каждый приход был связан с одной светской властью, которая стремилась, по крайней мере на востоке Словакии, различать своих мужчин - например, с помощью лацканов курток, цвета которых соответствовали районам (так можно различить куртки, составляющие часть нивницкого костюма, а также боршицких, грозенковских, велецких, лготских, бржезовских и других костюмов)" (229, стр. 106).

Региональная функция смешивается иногда с национальной функцией - это бывает в тех случаях, когда носитель костюма считает свою одежду национальной, то есть считает костюм одним из знаков, отличающих одну нацию от другой^*. Вопрос о том, вызвало ли словацкое национальное освобождение распространение традиционного костюма или, напротив, привело к его исчезновению, весьма спорен^**. Я склоняюсь к последнему.

^* ("Сохранением костюма его носители часто защищают права своего народа - так происходит, например, в немецких деревнях у Вышкова, борющихся против преобладающей чешской стихии; в Словакии словаки, сохраняя свой костюм, боролись некогда против венгеризации" (326, стр. 139).)

^** ("Национальное освобождение привело также к тому, что любовь к национальному костюму возросла, и в деревнях люди склонны посредством одежды утверждать свое гражданско-политическое равноправие и проявлять национальное и сословное сознание. Если бы не сравнительно большие расходы, которых требует изготовление старого национального костюма, то послевоенное национальное возрождение проявилось бы, конечно, в еще большей степени в этом ренессансе одежды".

Выдра пишет: "Национальное освобождение в результате переворота, социальное уравнение, образованность, прогресс - все это приводит к выравниванию общественных и образовательных различий и оказывается причиной быстрого исчезновения различий в костюме" (326, стр. 139).)

Изучение этнографических фактов с точки зрения их функции может помочь разрешить целый ряд еще нерешенных вопросов. Одним из таких нерешенных вопросов является вопрос о более стремительном исчезновении традиционного костюма у русских крестьян в сравнении с крестьянами Моравской Словакии. Если принять во внимание большую связь моравско-словацких крестьян с городом в сравнении с русскими крестьянами, консервативность первых в области костюма будет тем более непонятной. Именно анализ костюма с точки зрения его функции позволит нам объяснить, почему у моравско-словацких крестьян традиционный костюм удерживался дольше.

Две функции из доминантных функций костюма - сословная и национальная - сливаются, когда представители господствующего сословия принадлежат к другой нации, даже если некоторые или многие представители господствующего сословия, денационализированные под влиянием господствующей нации, и принадлежали к той же нации, что и члены подавляемых сословий. Именно поэтому часто можно встретиться с тем, что в областях, где чрезвычайно заметно различие между подавляемой и подавляющей нацией, подавляемая нация очень бережно относится к своему традиционному костюму как к одному из знаков, выявляющих национальность. В ношении костюма, в частности, проявлялась борьба моравско-словацких крестьян с крупными помещиками.

"Костюмы бржецлавско-годоньские. Южно-кийовский, или милотско-дубнянский, костюм. Женский костюм. На ногах здесь почти сплошь еще носят высокие сапожки, собранные в складку, с вышитыми подошвами и с задниками, украшенными желтыми гвоздиками. Попытки графа Зайлерна в Милотицах, направленные на то, чтобы девушки научились носить туфли и чулки, потерпели неудачу, столкнувшись с упрямством парней, которые не хотели танцевать с "туфлями". Сейчас же и в Милотицах "модницы", прибившиеся к городу, уже начинают носить черные чулки и "парижские" туфли с "модными" пряжками" (229, стр. 151).

Еще один пример:

"В Микульчицах тот, у кого был новомодный коричневый кожух, не имел будто бы даже права быть старостой" (там же, стр. 159).

Так пренебрежение традиционным костюмом преграждало путь к выполнению самых обычных функций.

Сохранение крестьянами своего костюма не может всюду объясняться дешевизной местного производства в сравнении с городской одеждой. Сравни, например, дороговизну костюма в таких деревнях в окрестностях Братиславы, как Словенский Гроб, Вайноры и др. Обогащение края проявляется в том, что костюм становится богаче, а не в том, что он становится более городским^*. Часто более бедные села скорее переходят к городской одежде, чем богатые села, особенно если в более бедной деревне можно найти более выгодную работу, чем выработка домашнего полотна. Ведь во многих местах далеко не все для костюма выделывается дома. Многое, а иногда и все покупается в городе. Так же обстоит дело и с моравско-словацким и русским костюмом. Русская деревенская одежда XVIII века вырабатывалась не только из домашнего полотна, но и из покупного, причем очень дорогого: шелка и парчи. Во время экспедиции в Шенкурский уезд, Архангельской губернии, в 1916 году мне удалось купить у крестьянок несколько "телогреек" из "елизаветинского" шелка и несколько чепцов и "телогреек" из парчи.

^* ("Зажиточность также оказала свое влияние на развитие костюма: подлужацкий дольский костюм из Ланжхота, например, отличается и по пестроте цветов, и по дорогостоящему техническому исполнению, и по своей художественной красоте, тогда как, например, горняцкий костюм бедного населения Горного Срни сравнительно более беден" (216, стр. 120).)

В XVIII веке многие русские северные села очень разбогатели, но даже богатые крестьяне не переставали носить свою крестьянскую одежду.

Я. Грот в книге "Жизнь Державина" приводит следующие интересные сведения: "Как жили эти (богатые) крестьяне, главным образом в поместьях крупных помещиков, явствует из слов Державина. Олонецкий наместник Тутол-мин в своем "Камеральном описании" губернии 1785 года писал:

"Вообще во всех уездах несравненно более зажиточных, нежели бедных, поселян". Державин, который был в то время олонецким губернатором, возражает:

"Наоборот, можно сказать, что более бедных. Правда, что есть даже в самых Лопских погостах такие зажиточные крестьяне, что я мало таковых видал внутри государства. Например, некоторые имеют несколько чисто отстроенных комнат с голландскими печьми, содержат чай, кофе и французскую водку для гостей. Сами их жены чисто одеты; например, в Повенецком уезде, в Шунгском погосте, хозяйка трактовала меня, вынося сама на большом, красного дерева подносе для меня и бывших со мною несколько чашек кофе, вкусно сваренного; одета была хотя в телогрею, но имела на ногах чулки шелковые и белые глазетовые башмаки..." (42, стр. 395).

В журнале Чулкова "И то и сьо" 1769 года (четвертая неделя) мы встречаем выражение: "...достаточен, как олонецкий мужик".

В XIX веке мы видим ухудшение, но произошло оно, конечно, не сразу.

О мебели красного дерева в доме крепостного богатого помещика и об "иностранных напитках" пишет и академик Озерецковский в книге "Путешествие на озеро Селигер" (119, стр. 25 и cл.).

Следует помнить, что крестьяне носят иногда свой национальный костюм, являющийся одновременно сословным костюмом, для того, чтобы показать свое сословное, иногда более высокое, положение,- возвышающее их над горожанами. Нечто подобное делали русские купцы: богатые купцы, иногда миллионеры, носили "полумужицкий" костюм, чтобы показать этим, что свой костюм, указывающий на их сословное положение, они носят с чувством превосходства и что они не хотят уподобляться часто более бедным в сравнении с ними чиновникам и дворянам.

Перейдем теперь к сравнению функций деревенского костюма у русских крестьян и у крестьян Моравской Словакии.

Более независимому положению русской деревни от города в XVIII по сравнению с XIX веком способствовало экономическое состояние русской деревни XVIII века. В XVIII веке деревня была более богатой, чем в XIX веке. С другой стороны, город XVIII века ни в культурном, ни в экономическом отношениях, да и по числу жителей не был настолько развитым, чтобы в своих столкновениях с богатой деревней он мог покорить ее, ассимилировать. Богатые крестьяне, как мы видели, покупали в городе шелк, парчу, кофе, французскую водку и т. д., но были при этом настолько мощными, что не уступали городу ни в чем и были способны сохранить свои обычаи, свой костюм, содержащий элементы еще XVI века.

При встрече двух культурных фактов, принадлежащих двум различным народам или двум различным социальным слоям того же народа, нужно принимать во внимание не только силу нападающего, но и силу обороняющегося^*.

^* (Более подробно этот вопрос освещается в нашей работе "К вопросу об этнологической географии" (18, стр. 607-608).)

В XVIII веке, кроме того, когда расхождение между культурой села, с одной стороны, и помещичьей и городской культурой - с другой, было велико, когда они резко отталкивали друг друга как две различные национальные культуры, сословная и национальная функции русского деревенского костюма были теснейшим образом между собой связаны.

В XIX веке национальные различия между городом и деревней не проявляются уже так сильно, как в XVIII веке, может быть, потому, что в городе мелкое мещанство и рабочие, более близкие по своей культуре крестьянству, нежели дворянство и чиновники, слились; национальная функция костюма ослабла, и вследствие этого появилась большая возможность слияния деревенского костюма с городским. Для русского крестьянина культурно-национальная функция деревенского костюма перестала иметь значение, когда внешние различия между деревней и городом стали в XIX веке меньшими, чем в XVIII веке.

Все это вовсе не значит, что сословная борьба между крестьянином и горожанином и взаимный разлад между городом и деревней в XIX веке вообще ослабли. Речь идет только о том, что сословные различия находили иную форму выражения, чем костюм, так как в костюме можно наблюдать скорее сближения, нежели расхождения.

Теперь о костюме в Моравской Словакии. В Моравской Словакии костюм в XVIII и XIX веках обладал национальной функцией, причем в XVIII веке, может быть, в меньшей степени, чем в XIX веке. Костюм был одним из знаков, с помощью которого моравско-словацкие крестьяне противопоставляли себя городу или помещикам, подвергшимся немецким влияниям. Отсюда его консервативность, которая к тому же еще в XIX веке поощрялась и поддерживалась сельской и городской интеллигенцией, борящейся за национальное возрождение. Все это вело к тому, что в костюме крестьяне не уступали влиянию города (или его, подвергшемуся немецкому влиянию населению), а сохраняли свой костюм как знак сословной и национальной принадлежности^*. Теперь, правда, когда уже нет борьбы за национальное самоопределение, костюм утрачивает свою национальную функцию и вследствие этого утрачивает и те знаки, преобладающей функцией которых была функция национальная, если эти знаки не начинают обслуживать другую функцию.

^* (Ср.: "Крестьяне придерживаются их (костюмов) и видят в них предмет своей сословной гордости и чести" (326, стр. 138).)

Ношение нынешнего костюма обусловливается сословной функцией. Своим национальным и одновременно крестьянским костюмом крестьяне подчеркивают своеобразие сословия, к которому они принадлежат.

Значительно большую роль, нежели национальная, играет в современном костюме функция региональной принадлежности.

Нельзя забывать, что во время борьбы между сословиями вместе с отдалением имеет место и сближение, заимствование одним сословием у другого. Происходит явление, аналогичное тому, которое можно наблюдать у воюющих между собой народов, когда враждующие стороны, даже в условиях самой непримиримой борьбы, допускают заимствование друг у друга. Что касается заимствования сословием у сословия, крестьянами у горожан, то и во времена крайней натянутости отношений между жителями села и горожанами, во времена сознательного сохранения сельскими жителями своего традиционного костюма в отличие от городской одежды случалось, что отдельные крестьяне осмеливались отказываться от своего костюма, что наносило ущерб силе традиции, вследствие чего другие крестьяне уже не чувствовали себя настолько связанными цензурой коллектива в ношении костюма. Если отдельные крестьяне позволяют себе изменить свой костюм, приближая его к городской одежде, то в малых деталях все, или почти все, допускают заимствования из городской одежды. Заимствованные детали начинают потом распространяться, а костюм - все больше и больше сближаться с городской одеждой.

Тесно к региональной функции костюма примыкает функция, связанная с принадлежностью его носителя к различным вероисповеданиям. Мы уже видели, что углублению и, возможно, возникновению региональных различий в костюмах способствовало, между прочим, и то, что жители села относились к разным приходам. Еще более влияла на различия в их костюмах принадлежность к католицизму или протестантизму. Принадлежность к разным вероисповеданиям вне всякого сомнения играет большую роль в сельской общественной жизни. Наблюдая, насколько часты в Восточной Словакии браки между словаками и закарпатскими украинцами, с одной стороны, и между католиками и протестантами - с другой, я установил, o го восточные словаки римско-католического вероисповедания часто выбирают жен среди закарпатских женщин греко-католического вероисповедения, а закарпатские украинцы - среди словацких женщин (раньше подобные браки были редки),- в данном случае принадлежность к разным нациям не является, по мнению крестьян, помехой для женитьбы или замужества.

С другой стороны, смешанные браки между католиками и протестантами не встречаются. Подобное отсутствие контактов между католиками и протестантами должно впоследствии проявиться в постепенном размежевании этих двух групп. Как прежние факты общественной жизни, так и возникающие новые должны своеобразно проявляться и изменяться в среде католиков и в среде протестантов. И, напротив, смешанные браки между закарпатскими украинцами и словаками будут способствовать этнографическому сближению этих двух народов.

Ясно, что изоляция проявляется и в сфере самых различных фактов социальной и политической жизни католиков и протестантов (например, она отчетливо выявляется в различии симпатий католиков и протестантов к политическим партиям).

Гусек пишет о различиях костюмов у католиков и у протестантов:

"Вероисповедание оказало влияние на костюм, так как в католических деревнях и областях костюмы изменились к большей пестроте и роскоши, нежели в евангелистских областях. Так, например, в наших местах - в Яворнике, Мияве, Врбовцах^* - частично в Моравском Лескове и в других местах можно видеть, что в условиях более строгих религиозных взглядов (и более простых церковных обрядов) барочная вычурность отвергается. Именно поэтому местный "горняцкий" костюм поражает своим необычайным изяществом и стародавней безыскусностью. Зато, например, Страни и Дриетома, где возобладало католичество, пошли еще дальше в развитии того горняцкого костюма, который в моравском Старом Грозенкове держится только в горных поселках, тогда как в самом местечке он уже исчез" (229, стр. 119-120).

^* ("Вообще в районе Миявы и Сеницы и всюду, где распространился и укоренился протестантизм" (229, стр. 119).)

Большая пестрота в костюме католиков не объясняется только меньшей строгостью в религиозных взглядах (или более простыми церковными обрядами у протестантов). По-видимому, большее влияние барочного стиля объясняется здесь главным образом тем, что пропагандистами и распространителями этого стиля было во многих случаях католическое духовенство и в еще большей степени - ремесленники, мастера народно-церковного католического искусства, которые были близки к католической церкви и которые использовали в своей работе барочный стиль: это и образки в церковных книгах и образки на стекле и других изделиях, продаваемых в костелах, при костелах, на ярмарках и т. д. Естественно, что все это способствовало распространению барочного стиля и барочной вычурности у католиков, а с другой стороны, вынуждало протестантов быть сдержанными по отношению к этому стилю.

Конечно, еще и сейчас в некоторых областях мы найдем отчетливое различие между костюмами католиков и протестантов.

"В Чатае, в Словакии, например, население евангелического вероисповедания резко отличается от католического населения стилем и вышивками своего костюма" (314, стр. 337).

Различия в прическах женщин-евангелисток и женщин-католичек в Словакии отмечает и Д. Странска: "Евангелистки... в Старой Лехоте и близ Пиштян закручивают волосы шнурком, а католички носят рогатую гргулю" (306, стр. 326).

При изучении различий в костюмах католиков и протестантов необходимо постоянно иметь в виду не только исторические условия, которые привели к размежеванию католиков и протестантов, но и то сознательное, а иногда и бессознательное стремление, существующее еще и до наших дней в среде крестьян этих вероисповеданий, следствием которого являются взаимные различия их костюмов и до сих пор.

В будущем исследователям будет необходимо выяснить, в какой мере и в какой форме проявляется это стремление к отмежеванию католиков от протестантов в новой одежде, подобно тому, как оно проявлялось в вышеприведенных примерах, когда сознательное стремление к размежеванию между сословиями привело к тому, что даже городские гребешки крестьянок своим цветом отличаются от гребешков у жен ремесленников.

Каковы функции костюма, указывающие возраст его носителя? Мы уже видели, что те знаки, которые в одних областях имеют региональную функцию, в других областях являются знаками, указывающими возраст носителя костюма. Мы знаем также, что в то время как в одних областях определенная деталь костюма обязательна для всех мужчин и женщин, в других областях та же деталь присутствует только в одежде стариков и старух. В Закарпатской области Украины в деревне Велятино все мужчины носят рубашки, воротнички которых завязываются шнурком. В других деревнях рубашки со шнурками носят только старики, тогда как молодежь носит рубашки, воротнички которых застегиваются на пуговицы. При изучении возрастной функции костюма необходимо отличать случаи, когда представители старшего поколения носят такой же костюм, какой во времена их молодости носили молодые люди (это очень распространено в городах - старики носят еще такую одежду, которая была модной в их молодости), от случаев, когда из поколения в поколение в одежде устанавливаются особые детали для старшего поколения и совершенно особые детали - для младшего поколения. И хотя осознание носящими костюм этих функций различно в первом и втором случаях, с социальной точки зрения костюмы представителей старшего поколения в том и другом случае обладают одной определенной функцией - функцией выявления возрастных различий. Из имеющегося на сегодня материала становится ясным, что отдельные детали костюма, который теперь носят более пожилые, раньше принадлежали к костюмам, которые носили почти все.

"Бржезовский костюм. Рубашка бывала раньше, как в Грозенкове, довольно обильно расшита. Теперь же только старики крестьяне носят рубашки, расшитые черным у ворота, на груди и у запястья, при этом три полосы пересекают рукава и воротничок; рубашка завязывается у шеи, сбоку. Кроме того, теперь носят "господские" рубашки" (229, стр. 192).

То же и в манере зачесывать волосы:

"Горняцкий костюм. Волосы теперь, главным образом молодые люди, стригут под влиянием школы коротко. А до недавнего времени впереди носили длинные волосы, разделенные посредине "дорожкой". Старики до сих пор придерживаются этой моды" (там же, стр. 198). Далее приводятся примеры, показывающие, что в определенных деревнях одни детали костюма являются нормой для стариков, другие детали - нормой для молодежи. К сожалению, из материала, которым мы располагаем на сегодня, не всегда ясно, насколько эти различия действительны для нескольких поколений.

"Подгорацкие костюмы. Кийовский костюм. Рубашка завязывается у шеи, у стариков белыми, у молодых - черными лентами (там же, стр. 213).

"Странянский костюм. Старики застегивали рубашки на "крючечки" под подбородком над правым плечом, молодые же завязывают их четырьмя белыми тесемками" (там же, стр. 188).

"Горняцкий костюм. У молодежи, как и везде, тулья шляпы обернута "гусеницами" (креповыми тесьмами), а еще выше ленточками, конечно особыми в каждом селении. Все вместе это составляет "шмуки" (украшения), к ним часто прибавляют искусственные или живые цветы" (там же, стр. 198).

"Влчновский костюм. Праздничный мужской костюм. Брюки из черного сукна; раньше старики носили брюки из грубого белого полотна...

Душегрейка бывает тоже из черного сукна. Стоячий воротник расшит красным и голубым шелком, под ним большие красные "букеты" (кисти), "букеты" немного поменьше - по бокам у карманов (у каждого по два), а на спине - три, однако, в отличие от нововеских "букетов", темно-красные и никогда не "кудрявые". У более пожилых "букетики" бывают меньше и голубого цвета" (там же стр. 176).

"Нивницкий костюм. Раскрашенные (мужские душегрейки) у пожилых - только голубого цвета, у молодых - красного с голубым" (там же, стр. 181).

"Мутенско-говоранский костюм. Встарь и здесь на головах носили гротки, у неженатых они были с узкими полями, обмотанные внизу белыми, а повыше красными лентами. У стариков поля бывали на два пальца шире, а над белой, трижды или четырежды обмотанной лентой шла золотая кайма. У тех, кому за сорок, золотая кайма заменялась зеленой, более узкой. Эти гротки исчезли около 1860 года" (там же, стр. 154).

"Бржецлавско-годоньские костюмы. Южно-кийовский, или милотско-дубнянский, костюм. Волосы молодежь стрижет короче, так же стригут многие "прогрессисты" и рекруты. Пожилые отращивают волосы подлиннее, с помощью мази разделяют их посредине, а сзади ровно обстригают" (там же, стр. 149, ср. 216, стр. 131).

"Влчновский костюм. Рубашки с довольно широкими рукавами, обильно расшитые у неженатых мужчин у ворота, на плечах и груди, как сказано, преимущественно черным и белым... У более пожилых черной крестовидной вышивки довольно мало или она лишь немного "значит", если она находится на отворотах воротника" (229, 176).

У горожан знаков, отличающих женатого от неженатого, в одежде нет, в деревне же мы находим довольно много знаков, обладающих функцией различения неженатого и женатого^*. Приводимые ниже примеры это отчетливо показывают.

^* (В городе эту функцию выполняет обручальное кольцо. Интересно, что в деревне обручальное кольцо, обозначающее женатого или замужнюю, не играет почти никакой роли: функцию различения выполняют отличия в костюмах.)

"Южный ганацко-словацкий костюм. Когда молодой человек женится, он перестает носить перо в шляпе и красную ленту "с птичкой". Теперь он носит только "шмуки". Чем старше он становится, тем менее украшена его шляпа. Старики носят шляпу только с черной лентой и пряжкой. В последнее время даже и молодежь перестает носить украшенные шляпы" (там же, стр. 246).

"..Неженатые летом так и ходят в костел и на музыку. Женатые одевают на душегрейку еще жилет, на востоке - из белой фланели, на западе - разные "маринки" (короткие пиджаки), в Велецке - любопытные "кабаты" (пиджаки), в более холодное время - какую-нибудь куртку. У "мужаков" (женатых) все меньше украшено" (там же, стр. 100-101).

"Бржецлавский, или подлужацкий, костюм. У шеи и на плечах у неженатых вместо обычных тесемок - широкие, до трех сантиметров, белые ленты, к которым добавляют идущий вокруг воротничка пестрый шелковый, обычно же просто красный, платок. Женатые и рекруты заменяют его черным шелковым платком" (там же, стр. 157).

"...На Страни, Бржезове и дальше до самой Грозенковщины у неженатых... шляпы с небольшими полями, украшенные "гусеницами", позолотой - золотой бахромой,- и ленточками... (у женатых мужчин вместо ленточек - аксамитка (бархатная тесьма)".

"Подлужацкий мужской костюм из моравского Ланж-хота и окольных деревень на Бржецлавщине прославился своей цветистостью, благодаря главным образом своим узким красным брюкам с голубыми разводами... которые в Ланжхоте появились, по-видимому, в самое последнее время - в 1885 г.(?)... В Ланжхоте до сих пор "мужаки" (женатые мужчины) носят синие брюки (наряду с лиловыми) или черные "со светлыми разводами" (со светло-голубыми)... У "мужаков" в отличие от "слободняков" (неженатых) все - более темного цвета, нет никаких перьев и бантов" (216, стр. 121).

"Врацовский костюм. На голове врацовяне носят широкополую шляпу, чаще всего с бело-красными "гусеницами". У неженатых над "гусеницами" - бело-красные, украшенные бисером, креповые ленточки, чаще же - искусственный цветок и перо (иногда два пера), очень длинное. Более пожилые носят широкополые шляпы только с черными лентами" (229, стр. 220).

"Перо ("косирек") было обычно знаком мужской силы и отваги, и только тот осмеливался украсить себе им шляпу, который не боялся побиться за него с каким-нибудь другим парнем. Любой парень, носящий косирек, имел право спросить у другого: "А парень ли ты?" - вызывая его этими словами взяться "за пояса". Тот, кто побеждал, отнимал у побежденного косирек. Если же вызванный не был уверен в своей силе, ему не оставалось ничего, как сказать: "Нет, брат, отдам тебе его добром". Иной силач носил по пять, шесть косирков; остальные, захваченные им, просто рвал. Порвать у кого-нибудь косирек - означало вызвать его на драку до крови. Иногда парня стыдила его "подружка", ревнивая или просто рассерженная. Когда-то за косирки бились целыми деревнями; парням из побежденной деревни полагалось косирки снимать" (153, стр. 108-109)^*.

^* (Материал из Южной Моравии также показывает, что "косирки" могли носить только неженатые, достигшие пятнадцати лет; косирек был знаком молодечества, мужской силы.

Когда я была девочкой - было мне, помню, 15 лет,- то за "косирки" дрались. Клали шляпы со всеми украшениями на стол, и начиналась борьба; кто своего противника бросал на землю, тому и шляпа и "косирки" (297, стр. 180).)

"Неженатые парни до сих пор в Словакии обозначаются косирками, белыми петушиными перьями на шляпе, которые являются знаком не только мужской силы и отваги, но и знаком холостяцкой чести. В Брненском крае господствует тот же обычай. Тот, кто смеет носить косирек, должен быть "молодцем" (273, стр. 11).

Голова у женатых мужчин часто была острижена "догола", и только сзади за ушами оставлялись длинные волосы по всей ширине головы, спадавшие назад до самых плеч" (там же, стр. 11-12).

"Нивницкий костюм. У рубашек стоячий воротничок, вышитый у неженатых преимущественно красным и желтым, у женатых - белым" (229, стр. 181).

"Южный ганацко-словацкий костюм. Шляпа теперь украшена у неженатых косирком, иногда даже несколькими косирками" (там же, стр. 246)^*.

^* (Ср. в Южной Моравии: "Желтые кожаные штаны носили и "мужаки" и неженатые. "Мужак" носил их длиной до щиколоток, а неженатые - только до колена и к ним - синие чулки. У неженатых на этих штанах от колен до щиколоток висели желтые, шириной в два пальца, ремешки с вырезанными на них сердечками и украшенные красными и синими ленточками. Раз одев, носили их каждый день" (297, стр. 173-174). Различия в мужской душегрейке у женатых и неженатых: "мужская душегрейка украшалась синим и зеленым, у неженатых - красным и всякими другими цветами" (там же, стр. 174). Различия в мужском жилете у женатых см. там же, стр. 174. Различия в шляпах - там же, стр. 177. Различия в платках, повязываемых на шею, - там же, стр. 177. О различиях в костюмах женатых и неженатых ср. также: 229, стр. 181, 182, 189; 315, стр. 176; о том же в Южной Моравии - 297, стр. 171.)

Еще большее различие в костюмах по возрасту мы находим у женщин:

"Подгорацкие костюмы. Кийовский костюм. Более пожилые женщины носят короткие сапожки, собранные в неровные складки. Самые пожилые донашивают бесформенные сапоги без каблуков" (там же, стр. 214-215).

"Горняцкий костюм. "Фартуки... бывают разными - у более молодых светлые, главным образом красные, белые с разбросанными цветочками, а в последнее время и шелковые, цветастые; у более пожилых женщин - синие" (229, стр. 199-200).

"Платок... бывает теперь у молодых большей частью "турецкий", красный и цветистый. Пожилые женщины носят "липские" платки, то есть белые с разбросанными коричневыми листками и цветочками разного цвета. Но и "липские" платки исчезают. Самые пожилые женщины носят еще кое-где синие и желтые набивные платки домашнего крашения" (там же, стр. 201).

"Венгерско-бродские, или залешацкие, костюмы. У пожилых женщин только на вороте вышитые крестом черные розочки, у молодых - вышивка и на вырезе, вся цветная, на желтом фоне" (там же, стр. 170).

"Нивницкий костюм. Женские душегрейки двух родов. Пожилые женщины носят черные, суконные душегрейки, молодежь - полотняные лиловые или шелковые, лиловые и синие" (там же, стр. 183)^*.

^* (Ср. раздел об обуви у Клвани (там же, стр. 189).)

Еще более определенно и отчетливо костюм показывает, замужем женщина или нет. Зная, насколько сильно отличаются замужние женщины и девушки в деревне правилами своего поведения, своими правами и обязанностями, мы полностью понимаем и существующие в костюмах девушек и замужних женщин различия.

"После свадебного пира начинается "заматывание" или "надевание чепца", "обматывание" невесты. Замужние женщины снимают у нее с головы венок, расплетают ее "лелик" на две косы, обматывают их вокруг головы и прикрывают голову обаленкой или гаргулей (чепцом) и платком. Этот обычай сохранился в Моравии почти только в Словацкой области. В других местах "теперь уж так невест не "очепчивают", они уже давно "зачепчены" (намек на излишнюю свободу, которой пользуются незамужние женщины.- А. Шебестова), люди уже привыкают и к тому, что раньше считалось непростительным грехом). "Да, да. Теперь это уже не такой позор". (297, стр. 49)^*.

^* (Ср.: "Теперь уже нет такого строгого различия между незамужними и замужними женщинами. Раньше незамужняя девушка носила "лелики" (косы) опущенными вниз, замужние женщины обматывали их вокруг головы, и такие косы называли "обаленкой", или "бабинцем". На Кромержижщине "обмоткой" служило красное кожаное сердце, обматываемое "леликом" и прикрытое белым платком, завязываемым вокруг лица и узлом сзади. Замужние женщины носили ее в продолжение года после свадьбы. Незамужние девушки почти всюду носили на голове платок, завязываемый под подбородком узлом, только в Лашске они ходили с непокрытой головой. В Моравии замужние женщины носили гаргульку - чепчик, на который они часто, выходя из дома, надевали еще платок. В Кийовске гаргульку носят до сих пор и незамужние девушки, но так, чтобы ее нельзя было видеть под платком, у замужних же впереди и из-под ушей обычно выступает часть, вышитая бисером" (273, стр. 11).)

"...На Страни, в Бржезове и дальше, до самой Грозенковщины... женщины носят желтые фартуки (незамужние - белые)" (216, стр. 131).

"Фартучек" был первоначально тоже из белого домашнего полотна и шился из двух половин. И только поздней его начали разными способами красить по-домашнему, пока сами красильщики не пошли навстречу нашим женщинам; они стали делать для незамужних фартучки с более ярким узором, белые с пестрым узором или с какими-нибудь формочками по краю, а часто и "ясняковые", то есть светлые, но с синим оттенком, тогда как замужние женщины носили обычно одноцветные фартучки, темные или желтовато-зеленые и желтовато-синие или с комбинированными ленточками по подолу" (315, стр. 159).

"Славицкий костюм. Замужние женщины поверх душегрейки носили обычно еще жакет" (229, стр. 239).

"...На Страни, в Бржезове и дальше до самой Грозенковщины... женщины носят высокую обувь с кованой отделкой на задниках или туфли с украшениями, вышитые зеленым у девушек^*".

^* ("Пожилые женщины носят обувь с большими подковами, заменяющую старые крабовачки (сапоги с набором)" (216, стр. 131-132).)

"Северный ганацко-словацкий костюм. Иногда девушки носят на шее узкую полоску бархата, на ней крестик или "агнусек" (маленький металлический медальон), что обычно в Словакии, впрочем, не носят. Видимо, здесь играет роль вырезанный "обршлак", который сильно открывает шею" (там же, стр. 241).

"Горняцкий костюм. Блузы у девушек бывают сотканы вместе с цветными поясками или красными и голубыми полосами" (там же, стр. 199).

О различиях в блузках со сборчатыми рукавами у замужних женщин и девушек см. в книге А. Вацлавика (315, стр. 151).

Пример вышивок разного цвета: "Странянский костюм. "Белые" узоры носят девушки, черные - это "бабьи" (229, стр. 190).

"Лугачовско-позловский костюм. Замужние женщины часто носят под платком чепец, обычно вышитый по краям бисером. В некоторых местах поверх "обаленки", вокруг которой обматывались волосы, они носили особый красный платочек, завязанный за ушами "в тарелку". Поверх этого носили еще большой "турецкий платок", который завязывался высоко за ушами. При этом над висками и лбом выбивалось довольно много волос. Старухи до сих пор повязывают платки так" (229, стр. 234).

"... Чепцы и старые платки в Грозенкове давно уже перестали носить, но в Дриетоме старые женщины их еще носят^*".

^* ("Молодые женщины прячут их после свадьбы в сундуках и поэтому не отличаются от незамужних. Прежние платки, манеру повязывать которые описала Д. Странска (306, стр. 37), уже не носят" (216, стр. 136).)

"Девушки заплетают волосы в "лелик", замужние женщины - в два "лелика" (в "обаленку"), а платок узлом вокруг головы" (216, стр. 132).

"Незамужние в воскресные летние дни после полудня ходили "растрепанными", то есть с обнаженной головой и с тремя лентами в "лелике". Зимой они, как и замужние женщины, носили белые платки... Замужние, однако, носили под "липскими" платками сетчатые чепцы или чепцы, сотканные на ткацких станках; словацкие женщины в восьмидесятых годах покупали их на Залесье, а продавали даже в Тренчанском Тепле и Бошаце" (315, стр. 164).

"Венгерско-бродские, или залешацкие, костюмы. Замужние женщины повязывают платок вокруг полукруглой "обаленицы", которую дополнял совершенно такой же, как во Влчнове, чепец; иначе заплетают волосы замужние женщины вокруг упоминавшейся "натесты", что уже заметно по платку, завязанному за ушами. Девушки повязывают платки по-старушечьи, но так, что подбородка не видать, кончики платка они завязывают на темени, что весьма типично. В торжества девушки повязывают платки "хвостом" так же, как во влчновском костюме" (229, стр. 171).

"Бржезовский костюм. Платки носили встарь и на Бржезове. Женщины носили их поверх плетеных чепцов, девушки - на непокрытой голове" (229, стр. 195).

"Кийовский костюм. Замужние женщины носят менее нарядные блузы с более узкими рукавами. Подвязок они тоже не носят (рукава подвязываются над локтем часто с помощью красных "подвязок")" (там же, стр. 215).

Различия в головных уборах женщин и девушек являются наиболее характерными знаками женщин и девушек в Моравской Словакии, как и в других местах (см. там же, стр. 178, 180, 190, 209, 238).

В городах различия в костюмах замужних женщин и девушек очень невелики, часто же их нет вообще (ср. 326, стр. 16). В городах наиболее характерным знаком супружества мужчин и женщин является обручальное кольцо. Но как раз такое кольцо в некоторых деревнях носить запрещено. Сравни: "Колечки носят незамужние как подарок женихов, а некоторые женщины носят их после замужества и даже на трех пальцах, чтобы, мол, "вкусно готовить". Их нужно отличать от венчальных колец, которые после венчания уже не носят, а хранят в сундуках" (316, стр. 86).

Ниже следуют примеры, показывающие, как потенциальная и почти скрытая функция начинает проявляться лишь в особых случаях. Мы видели, что отдельные детали костюма выявляют различие между замужней женщиной и незамужней девушкой. Если принять во внимание, какие строгие требования в области половой морали предъявляет девушке коллектив, то выяснится следующее. Одежда девушки кроме возрастной функции и функции, указывающей на особое положение этой девушки, обладает функцией, показывающей, что девушка удовлетворяет требованиям половой морали, которые ей предъявляет коллектив, то есть девичьей морали.

Что костюм действительно обладает такой функцией, видно из того, что, если девушка не удовлетворяет предъявляемым ей требованиям, в ее девичьем костюме немедленно наступают изменения. "Падшие (девушки) должны были одеваться как и замужние" (315, стр. 172).

"...В Яблуновских Мостах и на Яблунковщине вообще... незамужние девушки ходят с непокрытой головой с варкочами (косами), иногда повязывая цветные платки, а замужние еще и в чепце. Молодухи (невесты) носят винец, "обвитки" же (незамужние женщины, имеющие детей) никогда его не носят" (216, стр. 146-147).

"Бржезовский костюм. Незамужние девушки носят одну косу, висящую книзу, по воскресеньям - с лентой на конце. Замужние и "распутные девицы" убирают волосы в "обаленку" (229, стр. 194).

"Женщины же обычно заплетают волосы в две косы и обвивают их вокруг разных "обаленок" - деревянных, сделанных из проволоки или сшитых из полотна. Раньше, в прежние времена, обаленки всегда были скрыты волосами под богато вышитыми чепцами. Даже обесчещенные девушки должны были носить такие обаленки и чепцы. Так их называли "обвитками". Висящую книзу косу такие носить не имели права, если они не хотели подвергнуть себя великому сраму - острижению этой косы" (там же, стр. 102).

"Замужние со дня свадебного "зачепчения" заплетали себе волосы в косы. Примерно на половине длины косы в нее вплеталась длинная лента (обычно темно-синяя, подаренная невесте крестной), которая вместе с косой обматывалась вокруг головы. Также причесывались и "обвитки", которым встарь остригали волосы "для срама"^*".

^* (Семидесятилетний Алоиз Словак из Проводова рассказывает о недобровольном "микадо" (типе женской прически): "Лет шестьдесят назад был у нас мельник X. Была у него жена, детки хорошие, и что его черт дернул? Полюбилась ему дочка управляющего, даже спала она с ним. Мельничиха горевала, грозила, что так этого не оставит и что этой самой что-нибудь устроит. Подстерегла она ее однажды у колокольни, и когда дочка управляющего проходила мимо, мне ничего, тебе - тоже ничего, а ей она отрезала оба лелика и на срам прибила их высоко на стену. Висели они там долго, пока их кто-то не снял. Мельник, не в силах вынести насмешки и всякие сплетни, продал мельницу и уехал куда-то, очень далеко" (315, стр. 161-162).)

Сравни также сказанное по этому поводу в книге Обратила:

"В Восточной Моравии, особенно на Венгерской Бродщине, например, незамужние девушки носят опущенные книзу лелики, разукрашенные лентами, а когда замужние женщины узнают, что некоторые девки забеременели, они не позволяют им ходить с непокрытыми головами и приходят их "чепчить". Иначе говоря, остригают им волосы и завязывают их в пучок. В других местах, если девушку не остригают, она должна обматывать косы вокруг головы и прикрывать их платком так же, как замужняя женщина.

В Дольнемчах до сего времени распутных девиц метят тем, что замужние женщины делают им на голове под платком "обаленку" или "обаленицу" (крышечку, укрепляемую на волосах, кругом которой и обматывают волосы), которую обычно носят только замужние женщины - "так их скорее узнают". Подобные обычаи были и раньше во всей Моравии. Даже в Западной Моравии соблазненные девушки не осмеливались ходить "волосатыми" (с непокрытой головой), а должны были носить платок, как замужние. И до сих пор, если "распутница" выходит замуж, она не имеет права идти к алтарю с венцом на голове, а должна идти с "обаленкой", так как она сама исключила себя из круга своих товарок" (273, стр. 24).

"В Словакии соблазнитель не избегал наказания. Ему тотчас же полагалось снять косирек и ленты с шляпы, а молодые ребята не терпели его между собой даже в костеле. "Этот не из наших", - говорили в Тлумачове" (там же, стр. 27).

В костюме "распутных" и в том, насколько строго следит коллектив за тем, чтобы они не носили таких деталей костюма, которые являются отличительными только для девушек, то есть девического головного убора и девических причесок, точно в микрокосме отражаются этические взгляды коллектива на обесчещенных^*. Разумеется, эти взгляды проявляются не только в костюме^**.

^* ("Словаки никогда не забывают проступков против благочестия, даже когда дело доходит до свадьбы, и при оглашении бракосочетания "распутницы" никогда не называются с церковной кафедры "честными паннами", их называют только "достойными паннами" (272, стр. 20).)

^** (О положении "распутниц" в деревне см. 272, стр. 24, 25, 26, 27. В Словакии в костелах для "распутниц" есть особые места (сообщение Яна Герика, заведующего Словацким национальным музеем). В XVI в. в Германии костюм мог свидетельствовать о проступках не только против половой морали: "Некоторые бесчестные люди обозначались именно костюмом - например, банкроты должны были носить зеленые шапки, фальшивомонетчики - одеваться в белое" (326, стр. 74).)

Итак, когда-то, согласно требованиям коллектива, только девушки могли носить девичий костюм. Но ни одна девушка не имела права надеть костюм замужней женщины.

"Сейчас невесты ходят в платках, как когда-то ходили только "обвитки" (315, стр. 172). В то время девушка, опасаясь осуждения коллектива, не осмелилась бы надеть на голову платок, как обесчещенная. Сейчас же и это стало возможным. Даже чепец, один из наиболее отличительных знаков замужней женщины, игравший когда-то для замужних женщин роль магического предмета, теперь, утратив свой торжественный характер, имеет лишь чисто практическую функцию, причем интересно, что именно эту типичную часть костюма замужних женщин носят и девушки.

"Ганацко-словацкий южный костюм. Кое-где девушки носят холщовый чепец под платком только для того, чтобы от намасленных волос не засалился платок" (229, стр. 249)^*.

^* ("Неженатые и замужние раньше резко отличались всюду от женатых и замужних и внешне" (273, стр. 11).)

В изученном нами материале мы пока нигде не обнаружили одной функции - функции костюма, который был бы особым костюмом вдов^*.

^* (Об особом костюме вдов у чувашей см. статью Т. Акимовой (3, стр. 31).)

Я не коснулся здесь эротической функции костюма, которая как в современной городской одежде, так и в костюме играет большую роль, сходную с той, какую она играла и в развитии костюма. Не коснулся я этого вопроса потому, что не нашел в материале, собранном в Моравской Словакии, определенных указаний на эту функцию. Это и понятно. Обычно сами носители костюма не высказываются об этой функции и даже не вполне осознают ее. Эстетическая функция образует общую структуру с эротической функцией и часто как бы скрывает эту последнюю. На все вопросы, как правило, отвечают, что данный костюм и его части носят не потому, что такой-то женский наряд нравится мужчинам, или, напротив, такой-то мужской костюм нравится женщинам, а потому, что это красивая одежда. С другой стороны, в оценке другим полом обычно упоминается также лишь эстетическая ценность костюма и замалчивается его эротическая функция.

Такое слияние эстетической и эротической функций костюма вполне понятно, так как в данном случае и та и другая функция направлены на одно и то же - привлечь внимание. Привлечение внимания на определенный предмет, являющееся одним из основных аспектов эстетической функции (см. 266, стр. 26; 289, стр. 45; 312, стр. 614), оказывается и одним из аспектов эротической функции, поскольку девушка стремится привлечь к себе внимание молодых людей или какого-нибудь одного из них. Так эротическая функция часто сливается с функцией эстетической.

Кроме того, в некоторых случаях эротическая функция тесно связана с местно-национальной функцией. Мы уже видели, что парни отказывались танцевать с девушками, которые сменили свой костюм на "господскую" одежду. Но здесь отвращение к чужой одежде, будь то городская одежда или одежда другого народа, диалектически сочетается с более высокой оценкой этой чужой одежды как одежды экзотической, эмоционально более воздействующей на противоположный пол. В других областях, а иногда в одной и той же области одни парни не признают городскую одежду девушек, другим же она нравится больше, чем "своя" местная одежда.

Проанализируем особо функции детского национального костюма. Детский костюм, кроме практической функции, обладает прежде всего возрастной функцией, но при дальнейшем анализе мы увидим, что кроме этой последней функции он обладает и рядом других.

Уже при обряде крещения свивальники мальчиков отличаются от свивальников девочек. Здесь к функции чисто детской одежды присоединилась функция различения пола.

"Южный ганацко-словацкий костюм. Когда детей носили крестить... свивальник был обычно из красного или синего гаруса. У мальчика могут быть, как кое-где у нас, только синие ленточки и свивальник, у девочек же - и красные и розовые" (229, стр. 244). Потом же у самых маленьких детей костюм мальчика никак не отличался от костюма девочки".

"В Словакии малые дети еще лет сорок назад носили юбочки, будь они мужского или женского пола" (273, стр. 11).

Позднее в детском костюме постепенно появляются знаки, различающие разные возрастные ступени - маленькая девочка, девочка, не достигшая четырнадцати лет, и, наконец, девочки-подростки, которые становятся девушками, паннами.

"Южный ганацко-словацкий костюм. Очень широкие юбки назывались раньше бавлнками. Дети бавлнок не носили. Самые маленькие носили юбки с красными и белыми полосками; у более старших, до 14 лет, между двумя полосками были крестики. Когда же девочка "девичилась", то есть становилась панной, она начинала носить бавлнку, белую юбку с широкими красными полосами. Чем старше девушка, тем шире красные полосы" (229, стр. 247).

Такое же различение в детском костюме по возрасту мы находим и в костюмах мальчиков.

"Мальчики, прежде чем начинают ходить в школу, носят юбочки, передничек, жилетик, шляпку с широкими полями и сапожки" (153, стр. 110).

"Северный ганацко-словацкий костюм. На шестом году мальчик получал холщовые штаны на каждый день, а к нему - синюю бумазейную куртку. В праздники же мальчики носили такой же костюм, как и взрослые, то есть желтые кожаные брюки, синие чулки и белую фланелевую куртку, а ко всему этому - разукрашенную шляпку" (229, стр. 243).

"Кийовский костюм. Праздничную, настоящую мужскую одежду мальчик начинает носить уже на шестнадцатом году" (там же, стр. 212).

Рассматривая детский костюм, мы сталкиваемся с интересным фактом, что в детском костюме в сравнении с костюмом взрослых удерживаются более архаичные черты.

"Горняцкий костюм. Маленькие девочки летом бегают только в рубашечках. В давние времена и у более старших девочек такие рубашки были ежедневной одеждой, тогда как фартук одевался только по воскресеньям" (там же, стр. 119).

Отметим также любопытное заимствование черт женского костюма детским костюмом - костюмом маленьких девочек.

"Кийовский костюм. В Моравии часто нашивали и белые "фартуки" по-долацки. Теперь такие фартуки носят только самые маленькие девочки, когда они участвуют в каких-нибудь церковных торжествах или же во время причащения" (там же, стр. 215).

Интересен пример из Южной Моравии - часть головного убора, которую раньше носили взрослые парни, носят теперь только маленькие мальчики. "Павлиньи перья в свое время носили, и не только мальчики" (297, стр. 181).

В этнографических описаниях разных народов мы найдем множество примеров того, как песни, певшиеся раньше взрослыми, становятся исключительно детскими песнями, как игры, которые часто имели прежде религиозный или магический характер и в которых участвовали взрослые, становятся играми детскими^*. Конечно, как песни и игры, так и костюмы, когда они переходят от взрослых к детям, меняют свои функции. В нашем примере павлинье перо у взрослых имело прежде главным образом эстетическую функцию, теперь же его основной функцией является различение детского костюма и костюма взрослых, причем эта возрастная функция часто более существенна, нежели функция эстетическая.

^* (О переходе обрядовых действ в детские игры см. у О. И. Капицы (58, стр. 8-9, 206).)

Объясняется это тем, что костюм взрослых скорее подвергается влиянию моды, нежели детский костюм. Мы уже указывали на аналогию с более архаичным репертуаром детского фольклора в сравнении с более новым фольклором взрослых. Сознательное следование моде (в одежде, в песенном репертуаре или в чем-либо еще) связано со стремлением не отставать, требует известного напряжения, наблюдений, целенаправленных действий, вынуждает следить за модными новшествами в коллективе и пр. В случае же детской одежды не принимают во внимание того, является ли она модной или нет.

Однако, с другой стороны, детский костюм скорее подвергается влиянию городской одежды. (И здесь есть аналогия с фактами фольклора. Дети бывают часто первыми исполнителями городских песен и рассказов, выученных в школе.) В то время как молодежь еще носит национальный костюм, дети могут уже носить городскую одежду.

"Кийовский костюм. У мальчиков, с другой стороны, наблюдается бросающееся в глаза полное отсутствие деревенской одежды. Мальчики-школьники одеваются полностью по-городскому. У несовершеннолетних мальчиков не увидишь белых штанов, домашних душегреек или вышитых рубашек. Зато взрослые ребята еще до недавнего времени выделялись на праздниках своими желтыми кожаными штанами и синими чулками, что, к сожалению, становится редким, а после войны и совсем исчезает" (229, стр. 211).

"Кийовский костюм. Мальчики ходят в полугородской одежде, охотнее всего темных цветов, до самого совершеннолетия. Редко, в отдаленных деревнях, школьники носят пеньковые штаны и деревенские душегрейки" (там же, стр. 212).

Последние из приведенных фактов, прямо противоречащие приведенным выше, можно объяснить тем, что, как в вышеупомянутых примерах, детская одежда не имеет функций модной одежды, так и здесь она не имеет функций региональной одежды. Функции детской одежды состоят в том, чтобы предохранять ребенка от холода и жары, затем идут функции эстетическая и возрастная, а также функция различения полов, но детская одежда никогда не обладает региональной функцией или функцией модной одежды. Отсюда в известных случаях - пренебрежение модой, отсюда же в данном случае - пренебрежение региональными различиями в одежде детей в сравнении с костюмом взрослых. Если в одежде молодежи сознательно подчеркиваются региональные и сословные отличия костюма от городской одежды, то в детской одежде этим пренебрегают.

Мы рассмотрели различные функции костюма: практическую, эстетическую и иногда тесно связанную с ней эротическую функцию, магическую, возрастную, социально-половую (то есть функцию различения замужней женщины и незамужней, женатого мужчины и холостого), тесно связанную с ней функцию моральную, говорящую о половой жизни носителя костюма (костюм соблазненных девушек), функцию праздничного костюма, обрядовую и сочетающуюся с ней функцию, указывающую на траур, функцию профессиональную, сословную, функцию, указывающую на род занятий, а также функцию, обозначающую рекрутов и ветеранов, функцию региональную и функцию, указывающую на вероисповедание, и др.

Функция при этом может относиться либо собственно к костюму (вещи), либо к тем различным сферам, на которые костюм (как знак) указывает (см. 113).

Костюм, следовательно, оказывается то вещью, то знаком. Остановимся на определении вещи и знака^*.

^* (Знак понимается здесь в широком смысле. В понятии "знак" можно было бы различать собственно знак, символ и сигнал.

О знаке и символе см. у Д. Чижевского (113, стр. 231-232 и 234-235). Определение знака см. у К. Бюлера (175).)

"Присматриваясь к окружающей нас действительности,- говорит Волошинов,- мы замечаем в ней как бы два рода вещей. Одни вещи, как, например, явления природы, орудия производства, предметы быта и т. п., не обладают никаким идеологическим значением. Мы можем ими пользоваться, восхищаться ими, изучать их конструкцию, отлично уяснить себе и процесс их изготовления и их назначение в производстве,- но при всем желании мы не можем считать, например, танк или паровой молот "знаком", обозначением чего-то другого, какого-нибудь иного предмета или события.

Совсем другое дело, если мы возьмем камень, выкрасим его известкой и положим на меже между двумя колхозами. Такой камень получит определенное "значение". Он не будет уже означать только себя, только камень как часть природы - он получит иной, новый смысл. Он будет указывать на нечто, вне его самого находящееся. Он станет указателем, сигналом, то есть знаком с одним твердым и неизмененным значением. Знаком чего? Знаком границы, проходящей между двумя земельными участками.

Таким же точно образом, если бы мы увидели стоящий на площади в дни первомайских демонстраций - или если б нам показали даже просто нарисованный на бумаге - гигантский паровой молот, раздавливающий танк, мы решительно ничего не "поняли" бы в этом. Но достаточно было бы изобразить на паровом молоте советский герб (серп и ручной молот), а на танке - двуглавого орла да прибавить еще группу рабочих, пускающих в ход этот паровой молот, и кучу генералов, в панике выскакивающих из танка,- то смысл такой, как обычно говорят, "аллегорической" картины нам стал бы немедленно понятен: диктатура пролетариата уничтожила контрреволюцию.

Здесь паровой молот является знаком, "символом" всей мощи и неотвратимости пролетарской диктатуры, а раздавливаемый танк - символом крушения белогвардейских замыслов. Равным образом серп и молот являются не просто изображением орудий производства, а символом пролетарского государства. Двуглавый же орел - символом царской России.

Но что, собственно, произошло? Произошло следующее: явление материальной действительности стало явлением действительности идеологической: вещь превратилась в знак (конечно, тоже вещный, материальный). Изображенные на рисунке паровой молот и танк отражают собой какие-то действительно происходящие в жизни события, находящиеся, конечно, вне этого рисунка, вне клочка бумаги, исчерченного карандашом.

Но возможно также и частично сближать предметы материальной культуры со смысловой областью, с областью значений. Например, можно идеологически разукрасить орудие производства. Так, каменные орудия первобытного человека уже покрыты иногда изображениями или орнаментами, то есть покрыты знаками. Само орудие при этом, конечно, не становится знаком.

Можно, далее, орудию производства придать художественную завершенность формы, притом так, что это художественное оформление будет гармонически сочетаться с целевым производственным назначением орудия. В этом случае происходит как бы максимальное сближение, почти слияние знака с орудием производства. Но все же и здесь мы замечаем отчетливую смысловую границу: орудие как таковое не становится знаком и знак как таковой не становится орудием производства.

Также и продукт потребления можно сделать идеологическим знаком. Например, хлеб и вино становятся религиозными символами в христианском протестантском обряде причащения. Но продукты потребления как таковой отнюдь не является знаком. Их можно, как и орудия, соединять с идеологическими знаками, но при этом соединении не стирается отчетливая смысловая граница между ними. Так, хлеб выпекается в определенной форме, и эта форма отнюдь не оправдывается только потребительским назначением хлеба, но имеет и некоторое, пусть примитивное, знаковое, идеологическое значение (например, форма кренделя или розанчика).

Знаки также - единичные материальные вещи, и, как мы видели, любая вещь природы, техники или потребления может сделаться знаком, но при этом она приобретает значение, выходящее за пределы ее единичного существования (вещи природы) или определенного назначения (служить той или иной производственной или потребительской цели)" (34, стр. 45-46).

Таковы наглядные примеры, приводимые Волошиновым для выяснения различий между знаком и вещью. Иногда предмет выступает как бы в чистой форме, - то как вещь, то как знак. Костюм, обладающий несколькими функциями, обычно бывает одновременно и вещью и знаком. Такую тесную структурную связь вещи и знака в одном предмете мы часто встречаем не только в костюмах. Возьмем пример из известной легенды о Тезее. Тезей уславливается, что, если он будет жив, его корабль вернется с белыми парусами, если он будет мертв - с черными парусами. В обоих случаях паруса остаются вещью: они должны обладать всеми свойствами парусов - хорошим качеством, плотностью, прочностью ткани, они должны быть особой формы и т. д., но в то же время помимо этого своего основного назначения они служат знаком того, жив Тезей или мертв. На примере этой легенды видно, что паруса как знак играли очень важную, в этом случае фатальную, роль, большую, нежели та, которую они играли в качестве вещи. Но, будучи знаком, они были в то же время и вещью. То же происходит и с костюмом - костюм всегда играет практическую роль и всегда не только как знак, но и как вещь. Случаи, когда костюм является только знаком, очень редки. Даже если из театрального гардероба взять бумажный китайский костюм, основной функцией которого является указать на то, что актер играет китайца, то этот костюм, являясь знаком, будет, кроме того, и вещью, поскольку он закрывает тело актера. И если исследовать отдельные функции костюма, мы увидим, что эти отдельные его функции прилагаются к нему то как к знаку, то как к вещи. Из всех разобранных нами выше функций только практическая функция и частично функция эстетическая относятся к самому костюму (вещи)^*. Целый ряд других функций и относится к костюму (вещи) и распространяется на другие сферы, на которые костюм лишь указывает. Так, функция праздничного костюма тесно связана с самим костюмом и указывает на то, что костюм должен быть сшит из более дорогого материала, что он должен быть красивым, и целый ряд деталей, среди которых дорогой материал является не только принадлежностью костюма, но и служит указанием на то, что сегодня праздник, а не будни. То же относится и к сословной функции. Что одежда сшита из более дорогой материи, какую носят богачи, относится, собственно, к одежде, но одновременно этим же сигнализируется и сословное отличие носителя данного костюма. И здесь, повторяю, одежда претерпевает изменение и как вещь. Представим, что мы берем из одного села,- например, из Вайнор под Братиславой, где раньше богатые крестьянки расшивали свои блузы золотом, а более бедные только шелком, - костюм богатой и костюм бедной крестьянки и отправляем их к ветошнику. Ветошник, не знающий того, что оба эти наряда в качестве знаков служили для установления сословных различий между двумя крестьянками, иначе оценил бы эти блузы как вещи - блузу богатой крестьянки, расшитую золотом, и блузу более бедной крестьянки, расшитую только шелком. Однако в некоторых специальных условиях костюм, указывающий на социальное положение его носителя, является чистым знаком. Так, на военном мундире имеется целый ряд знаков, определяющих права его владельца в отличие от стоящих ниже его по чину в армии. Солдат, видя мундир офицера, знает, что в военных условиях он обязан выполнить его приказ, причем здесь не принимается во внимание качество материи мундира, ее эстетическая ценность и т. д. Если мы возьмем мундир богатого солдата, сшитый из той же самой материи, что и мундир офицера, и отправим его к ветошнику, который не обращает внимания на различия в военных мундирах, он может оценить мундир солдата, рассматривая его как вещь, выше офицерского мундира или же просто не различить их благодаря тому, что качество материи одинаково, тогда как в армии между этими двумя мундирами (мундиром офицера и мундиром солдата) существует важное различие.

^* (Здесь мы расходимся с Волошиновым, который прилагает эстетическую функцию к знаку. Ср. приведенные выше слова об украшениях на орудиях первобытного человека. Нужно признать, однако, что вопрос о том, относится ли эстетическая функция к вещи или к знаку, еще не полностью ясен, и поэтому мы оставляем его открытым.)

Для того чтобы распознавать социальную функцию костюмов, необходимо научиться читать эти знаки (костюмы) так же, как мы учимся читать на других языках и понимать их.

И действительно, более темные цвета в некоторых случаях обозначают определенную национальность - в Словакии немцы одеваются в одежду более темных цветов, нежели словаки; в других случаях они обозначают различия в вероисповедании - помогают различать протестантов и католиков; наконец, в третьих случаях, как мы это указывали, они обозначают возрастные различия.

Так же как шоферы учатся распознавать знаки-сигналы, так же как в армии учатся распознавать различные знаки на мундирах, так же и в деревнях с детства учатся распознавать костюм девушек в отличие от костюма замужних женщин. Многие из изученных нами функций костюма почти всегда отсылают вовне, относятся к другим сферам. Если "обесчещенная" должна носить некоторые части костюма замужней женщины, то все внимание ее окружения направлено только на то, чтобы она носила именно те или другие детали костюма замужней и не носила одежды, знаки которой являются отличительными для девушки. При этом в данном случае не принимается во внимание, выполнены ли эти детали из хорошей материи или из материи похуже, изящны ли они или искажаются, составляя часть костюма "обесчещенной".

И здесь, в случае костюма "обесчещенных", необходимо уметь читать эти знаки, так как те детали костюма, которые в одной деревне могут быть знаком "обесчещенной", в других деревнях могут обозначать невинных девушек.

Таким же образом региональная функция костюма направлена на то, чтобы форма данного костюма отличалась от формы костюмов другой области, несмотря на то, что костюм этой другой области может быть более практичным или более изящным.

Костюм, обладающий социально-половой функцией, ориентирован на то, чтобы указать, например, что женщина является замужней. А замужняя женщина, даже если бы она и считала свой костюм (как вещь) менее удобным, нежели костюм девушки, все равно не имеет права носить девичий костюм.

Итак, при изучении отдельных функций костюма мы видели, что некоторые его функции, ориентированные на другие сферы, одновременно относятся и к самому костюму и лишь немного функций относятся только к самому костюму как к вещи. Многие же функции относятся лишь к тем различным сферам, на которые костюм указывает.

Но, как я об этом уже упоминал, костюм обладает целой структурой функций, причем обычно (как в примере о парусах на корабле Тезея) наряду с функциями, которые относятся к нему как к вещи (практическая функция, например), существует целый ряд функций, относящихся к различным сферам, и именно эта структура функций всегда и делает его одновременно и вещью и знаком.

Речь также обладает несколькими функциями. Возьмем конкретный пример. Мы спрашиваем у прохожего о пути на станцию. Он отвечает. Его слова в своем качестве знаков являются обозначением пути. С другой стороны, прислушиваясь к словам о пути, мы замечаем, что отвечающий использует диалектные выражения, и определяем при этом его диалект, а также его социальное положение (Якобсон).

Каждый человек, говоря с кем-либо, приспосабливается к своим собеседникам. Предположим, спрашивают деревенского жителя, как пройти на станцию. Если спрашивает, например, восьмилетний мальчик, крестьянин, приспосабливаясь к детской речи, будет объяснять ему одним способом. Если его будет спрашивать кто-то другой, такой же, как он, крестьянин, он будет объяснять ему в других выражениях, отличающихся от тех, которые он использовал в разговоре с восьмилетним мальчиком... Если же к нему с тем же вопросом обратится, скажем, министр, крестьянин будет объяснять ему дорогу опять-таки в совершенно других выражениях. У Гоголя в "Мертвых душах" превосходно показано, как герой книги Чичиков, появляясь в различных сферах общества, встречаясь с людьми различной социально-экономической и культурной среды, обращается к ним совершенно по-разному, изменяет свои манеры в соответствии со средой. Нечто аналогичное происходит и с костюмом. Каждый костюм обладает несколькими функциями. Между прочим, мы можем, иногда помимо воли владельца костюма, определить по последнему и социальное положение, и культурный уровень, и вкусы владельца. Конечно, костюм (как и язык) не только удовлетворяет практическим нуждам владельца или его личному вкусу, но должен удовлетворять и окружение, нравиться ему, подчиняться требованиям этого окружения. И каждый человек как в своей речи, так и в своем костюме приспосабливается к окружению. Этнографам хорошо известны факты, когда крестьяне после возвращения из города в свою родную деревню перестают носить городскую одежду (которую они до тех пор носили в городе) и начинают носить только деревенский костюм, чтобы не выделяться своей прежней городской одеждой из всего коллектива, не быть "белой вороной" в своей деревне.

Перейдем теперь к изучению функций будничной одежды. Изучение будничного костюма, в частности исследование функций этого костюма, является одной из важнейших задач этнографии и социологии. К сожалению, материала о будничной одежде собрано мало.

По материалу, которым мы располагаем, можно видеть, что в одних областях будничная одежда более архаична, в других - более современна и более близка к городской одежде, чем праздничная одежда.

В приводимых цитатах утверждается, что праздничный костюм более близок к городской одежде по сравнению с будничной одеждой.

"Жеравский костюм. Будничная одежда была, конечно, простой. Мужчины носили белые пеньковые ногавицы, иногда - гате. Ежедневные рубашки бывали из пеньки или из кудели и завязывались на спине по-бидермайерски; сапоги были из коровьей кожи без каблуков, с мягкими голенищами, отороченными сверху красной кожей. Их называли "йойками". Они были, конечно, очень неудобными..."

"Праздничная мужская одежда (близкая к городской одежде) - ногавицы из темно-синего сукна, стражницкого или бойковского... Носили их по-городскому, на подтяжках. Суконный жилет застегивался до самого подбородка.

Носили и рекль, или шпицфрак, некоторые носили герок, то есть пиджак с фалдами. На голове - "цилиндр" (229, стр. 225-226).

Приведенный выше пример показывает, стало быть, что будничная одежда более архаична.

С другой стороны, имеется и обратный пример того, что праздничная одежда бывает более архаичной по сравнению с будничной.

"Копаничаржский костюм. Ежедневный костюм. В обычные дни мужчины донашивают, как правило, одежонку, купленную бог знает где. Только старики остаются верными своей домашней одежде..." (там же, стр. 207).

"Праздничная одежда и у мужчин почти без исключения домашней выработки, это обычно национальный костюм" (там же).

У нас достаточно доказательств тому, что и будничный костюм обладает эстетической функцией. Мы находим на нем вышивки и другие украшения.

"Лугачовско-позловский костюм. Поверх душегрейки в будни или в дождливую погоду носят, подобно старухам, кофты свободного покроя, разнообразно украшенные впереди, внизу и вокруг рукавов шнурками или ленточками, как правило, темно-синего цвета, как в Валахии" (там же, стр. 233).

Имеется много примеров того, что праздничный костюм отличается от будничного, но и будничный костюм украшается, хотя и иначе, скромнее.

"Нивницкий костюм. На всех пеньковых рубашках (мужских) бывают шерстяные вышивки, на воскресных бумажных рубашках - вышивки из шелка" (там же, стр. 181).

"В начале XIX века наряду с длинными платками носили и квадратные платки. В будни они бывали легкие, крашенные красным, синим и желтым, в зимнее время - зеленые суконные. В воскресные дни - также крашеные, но белые, с желто-красно-синей набивкой в стиле ампир или рококо, называемые "липскими" (лейпцигскими) и "камртушками" (315, стр. 164).

"Славицкий костюм. Женский костюм. В праздничные дни носили белые большие платки, украшенные разными цветами, так называемые "липские". В будни носили синие и желтые платки, с белой набивкой, сделанной местными зелинскими, вызовскими или клобоуцкими красильщиками" (229, стр. 239)^*.

^* (Ср. данные о лиесковских женщинах в Словакии. "В обычные дни они носят цветные набивные юбки, кофты и футы (узкие передники из черного сукна). Так же как и мужчины, для работы они уже одевают городскую одежду" (216, стр. 134).)

В некоторых материалах будничный костюм описывается как костюм, состоящий, с одной стороны, из особых, назовем их исконными, частей, с другой стороны - из поношенных частей праздничного костюма.

"Горняцкий костюм. Будничный мужской костюм состоит из пеньковых брюк, поношенного жилета, старого "пиджака" местного происхождения, старой куртки, купленной обычно на рынке, а зимой - из кожуха. Женщины и дети тоже носят поношенную праздничную одежду, кожухи с уголками впереди, откинутыми назад..." (там же, стр. 196).

Любопытен пример влчновских костюмов: у мужчин будничный костюм - обычный, а у женщин - это всего лишь поношенная праздничная одежда.

"Влчновский костюм. Будничный костюм обычен: у мужчин летом - из пеньки, у женщин - поношенная праздничная одежда" (там же, стр. 175).

Иногда в описании будничного костюма встречаются описания его особых разновидностей - например, женский рабочий костюм.

"Будничный, или "рабочий", женский костюм состоял из различных поношенных частей, исключая те, которые носили в праздники. Летом на работу женщины одевали только рубашку и юбку с лифом. В более позднее время кроме рубахи, юбки, фартука и головного платка они носили короткие кофты свободного покроя" (315, стр. 172).

В этой цитате интересно, кроме того, указание, что к будничному костюму уже не относятся те части праздничного костюма, которые одевались "в праздники".

В некоторых областях будничный костюм либо очень прост и отличается от праздничного костюма, либо представляет собой поношенную праздничную одежду.

"Бржезовский костюм. Будничный костюм, который носят дома, как и везде, очень прост или представляет собой поношенный праздничный костюм" (229, стр. 192).

Далее приводятся свидетельства того, что будничный костюм представляет собой поношенную праздничную одежду. "Стражницкий костюм. В женском будничном костюме всегда используются части праздничной одежды" (там же, стр. 138).

"Венгерско-бродские, или залесские, костюмы. Градчовский костюм. Будничные же мужские и женские костюмы состоят из поношенной праздничной одежды" (там же, стр. 172).

"Нивницкий костюм. Будничный костюм не отличается здесь ничем от любого поношенного платья" (там же, стр. 180).

"Подгорацкие костюмы. Кийовский костюм. Будничный мужской костюм в этом районе у тех, кто работает в деревне,- это всегда поношенная праздничная одежда. Рабочие же, ищущие работу либо в Кийове, либо за его пределами (плавильщики, рудокопы, плотники, каменщики, дренажники и т. п.), носят уже так называемую городскую одежду и часто и по воскресеньям и в праздники остаются верными городской одежде. Женщины же все без исключения верны местному костюму, даже и самому простому, даже и в будни, и только девушки, служащие в городе, охотно перенимают городскую одежду, особенно если за ними ухаживают какие-нибудь городские рабочие или какой-нибудь городской "пан". На отказ женской прислуги носить традиционный костюм повлияло то, что "панички" выговаривали им за излишнее время, которое они тратили на утюжку деревенских нарядов" (там же, стр. 212).

Итак, мы располагаем достаточными доказательствами того, что будничный костюм в целом состоит из поношенного праздничного платья или по крайней мере включает в себя части этого платья. В отдельных случаях этнографы указывают, какие именно части поношенного праздничного костюма используются в будни. Но мы не находим указаний этнографов по поводу тех принципов, на основе которых перенимаются отдельные части поношенного праздничного костюма; этнографы лишь поясняют, почему в будни не носят те части праздничного костюма, которые носят в торжественные дни, - иначе речь идет о костюмах для торжеств. Ясно, однако, что далеко не все части праздничного костюма носятся в рабочее время. Одни его части не приспособлены для того, чтобы выполнять функцию рабочей одежды, так как во время работы они были бы помехой. Другие части праздничного костюма, если они становятся частями рабочей одежды, претерпевают большие изменения. К ним следует отнести, например, очень широкие юбки (под эти широкие юбки одевается много накрахмаленных юбок), какие в праздники носят крестьянки в Моравской Словакии. Ясно, что в стольких юбках работать нельзя, поэтому в рабочее время их не носят, а носят лишь небольшое число юбок - под верхнюю юбку одевают одну или две накрахмаленных юбки. О подобном приспособлении поношенного праздничного костюма к будничной рабочей одежде наш материал ничего не говорит.

Вопрос осложняется еще тем, что некоторые виды работ (как, например, сенокос и т. п.) считаются праздничными, и для них одевается праздничный костюм^*.

^* (Ср.: "Парни, молодые мужья, так же как и девушки, и молодухи, и более пожилые женщины, ходят на такую работу (с сеном) всегда празднично одетые" (301, стр. 53).)

Возникает вопрос, в какой мере в разных областях ношеный праздничный костюм меняется и в какой мере он приспосабливается для работы^*.

^* ("В Врбце и в Липтове к сену одевают особенно белый нарукавник", в Бобровчеке - "коцкавчи", узкие нарукавники, закрывающие руку до самой кисти, чтобы не кололо руки. Мужчинам же сено попадает за ворот и щиплет вспотевшую кожу" (301, стр. 53).)

Обычно праздничный костюм создается на основе будничного костюма. Праздничный костюм - это лучшая, более нарядная будничная одежда. Это можно наблюдать, например, в Закарпатской Украине (на примере костюмов, не подвергавшихся влиянию словацких костюмов).

В Моравской Словакии наоборот - тенденция придать костюму праздничность была настолько сильна, что праздничный костюм создавался высшими слоями помимо будничного костюма под влиянием ренессансной, барочной и других мод, причем предшествующие стили в одежде не принимались во внимание^*. При этом этот праздничный костюм таков, что, удовлетворяя требованиям пышности и привлекательности праздничного наряда, он оставляет в пренебрежении трудовые функции. Мы видели, что во многих областях будничный костюм представляет собой ношеный праздничный наряд, приспособленный для использования в рабочее время. Точно так же в нескольких деревнях Моравской Словакии вполне обычно, что праздничный костюм является основной, а будничный - приспособленной к условиям труда ношеной праздничной одеждой. В других же случаях (мы располагаем примером из Словакии) прямо на наших глазах совершается процесс перехода будничного костюма в праздничный.

^* (О переходе практической функции в праздничную в отношении отдельных частей костюма ср.: "Были времена, когда накидки были важной частью верхней одежды. Сейчас же они в большинстве случаев уже лишились своего назначения теплой одежды, как об этом справедливо пишут в своих трудах Манниней и Гейкель, и стали лишь частью одежды праздничной" (305, стр. 40).)

"Наши накидки в Северной Тренчанщине мы застаем на той же ступени развития: их назначение - служить женщине защитой от непогоды, но наряду с этим ее считают типичной праздничной одеждой, так что только будучи в накидке, женщина является прилично одетой, и накидкой же дополняется ее наряд в целом" (305, стр. 40).

Приведем еще один пример, когда все части будничного костюма становятся обязательными частями праздничного костюма.

"Убрус (тип шали) настолько укоренился в некоторых долинах, что стал праздничной одеждой, и женщины покрывают им головы и летом, когда идут в костел. (Например, в Чичманах, в долине Пружинки, в Порубе и других местах.) Как и чернянский платок, убрус занял место прежних накидок, в которые заворачивались женщины, и, когда эти последние исчезли, он окончательно утвердился, так что без убруса женщина в обществе не появится. В прежние времена его носили только поверх платка, чтобы уберечься от холода. В Чичманах, например, женщины могут даже сообщить точную дату, когда убрусы стали носить также и в праздничные дни,- это началось якобы с зимы 1886 года, когда читалась проповедь около церкви, а стоял трескучий мороз, и женщины, одетые лишь в платки, завернулись еще в убрусы, которые надевали в обычные дни. Потом убрусы начали носить в праздники все больше и больше, и теперь женщины надевают их всегда поверх чепцов, тогда как женщины помоложе носят в праздники только платки" (там же, стр. 44).

Будничная одежда становится иногда праздничной по необходимости. "Хотя они (гате, или дрле) составляют часть будничного костюма, бедные, а иногда и более имущие, одевают их во времена неурожая или в другие трудные времена, когда идут в костел" (315, стр. 173).

Встречаются также случаи, когда праздничная одежда представляет собой будничную одежду, сшитую из более дорогого материала, причем праздничная одежда шьется часто из купленного материала, тогда как будничная - из домашнего полотна. В этих случаях, в противоречие сказанному выше, праздничная одежда является (в том, что касается материала) более современной, будничная же - более архаичной.

"Бойковский костюм. Юбки обычно были короткими, из домашней грубой пеньковой ткани или же из бумажной ткани и в складку. Только в праздники одевались юбки из тонкого полотна, так называемые лекнице, зимой - зеленые суконные безуланки с синей лентой внизу" (229, стр. 238).

"Брюки...обычно бывают из светло-синего сукна, для будничных дней (чаще всего) из белой или серой мохнатой шерсти" (274, стр. 19).

Как мы уже отмечали и как видно из приведенных примеров, как раз по одному из самых интересных и самых важных вопросов - по вопросу о будничной одежде - мы располагаем небольшим материалом, слишком кратким и неопределенным. На основании опубликованного материала можно утверждать о функциях будничного костюма лишь немногое. Об эстетических функциях будничного костюма мы смогли привести лишь краткие и неполные данные. Мы видели, что и в будничном костюме проявляется стремление сделать его привлекательным, однако материалы, служащие для украшения будничного и праздничного нарядов, неодинаковы: для вышивок на праздничном костюме используется шелк, для будничного костюма - материал попроще. Не располагаем мы данными и о других функциях будничного костюма - о функции региональной принадлежности, о сословной, возрастной и других. Частью по моим собственным наблюдениям, частью же на основании приведенного материала можно утверждать, что в будничном рабочем костюме, если сравнить его с праздничной одеждой, все прочие функции, помимо функции рационального приспособления его к условиям труда и тщательного приспособления для защиты от холода и жары, не играют настолько большой роли, как в праздничном костюме. Интенсивность остальных функций понижается. Женщина, отправившаяся на работы, в некоторых областях может донашивать свою девическую одежду с ее особыми различительными знаками, отличающими эту одежду от одежды замужней женщины. Однако в этих же областях, в праздничные дни, замужняя женщина не может пойти в костел, одев девический костюм^*. Будничный костюм, как мы видели, чаще подвергается влиянию городской одежды, так как он не обладает сословной и региональной функцией праздничного костюма. Эстетическую, а также региональную, сословную и другие функции представляет в Моравской Словакии праздничный костюм. На основании того материала, которым мы располагаем, мы не можем решить вопрос о том, в какой мере в будничной одежде, если сравнить ее с праздничным костюмом, ослаблены региональная, сословная, возрастная и другие функции и в какой мере они проявляются.

^* (В других деревнях замужняя может донашивать свою девическую одежду, а женатые мужчины - свою одежду холостяков. Так, в Вайнорах, под Братиславой, я наблюдал, что замужние женщины и женатые мужчины еще одевают в костел свои прежние костюмы, сшитые до свадьбы; после свадьбы же ими уже не шьются новые девические или холостяцкие костюмы. Я объясняю это, во-первых, тем, что в этой деревне традиция национального костюма вообще ослабла, во-вторых, в этих местах костюмы, особенно девические и холостяцкие, очень дороги и требуют немало времени для шитья, поэтому-то отказываться от них тотчас после свадьбы было бы, конечно, жалко.)

Формулируя иначе, мы можем сказать, что будничная одежда является прежде всего вещью, праздничный же костюм - преимущественно знаком. В будничном костюме преобладающей функцией является практическая функция, тогда как в праздничном костюме помимо эстетической функции большую роль играет функция местной принадлежности костюма, сословная и другие функции, то есть те функции, которые относятся не к самому костюму, а к тем различным сферам, на которые костюм указывает.

Недостаток точных данных о будничном костюме значительно сузил рамки моей работы. Я смог более или менее детально изучить функции того костюма, который носят раз в неделю (в случае же обрядовой, свадебной, траурной и т. п. одежды - еще реже), и лишь недостаток материала заставляет меня отказаться от исследования функций одежды, которую носят в течение всей недели.

Мы проанализировали, насколько позволил наш материал, функции костюма в отношении их структурных взаимозависимостей. Функция костюма является выражением стремлений его носителя. В функциях костюма, точно в микрокосме, отражаются эстетические, моральные и национальные взгляды его носителей, отражается, кроме того, интенсивность этих взглядов. Разумеется, для того чтобы понять костюм как выражение морали его носителей, необходимо познакомиться не только с теми этическими представлениями, которые отражаются в форме костюма, в том, кто имеет право и кто не имеет права носить тот или другой костюм, необходимо познакомиться с этическими взглядами данного народа вообще. С другой стороны, в функциях костюма проявляются некоторые черты этических представлений, которые вне костюма не были бы нам ясны. В борьбе, и, с нашей точки зрения, беспощадной борьбе, за соблюдение правил ношения девического костюма, которая отражается, в частности, в запрещении соблазненным девушкам носить девический костюм, чрезвычайно отчетливо выявляются взгляды словаков на половую этику. Итак, в функциях костюма отражаются эстетические, моральные и другие представления.

Нет никакого сомнения в том, что форма костюма и его функции, или, лучше сказать, его функциональная структура, взаимно обусловливают друг друга (ср. 122, стр. 619-620).

Наиболее полно выражается взаимная обусловленность формы костюма и преобладающей его функции; те же функции, которые в общей структуре функций не играют существенной роли, не настолько отчетливо выражаются в форме костюма. В костюме, основной функцией которого является быть праздничным нарядом, яснее всего выражены детали, подчеркивающие его праздничность. Постольку, поскольку в этом праздничном костюме приходится выполнять какую-нибудь работу (речь идет о рабочей функции костюма), постольку же форма его не должна этому препятствовать. Разумеется, детали, по своему происхождению связанные с приспособлением праздничной одежды к условиям труда, не будут в нем настолько очевидны, насколько будут очевидны детали, обозначающие его праздничный характер или же насколько очевидны в рабочей одежде детали, отвечающие ее назначению.

Форма костюма зависит от его функций, но и функции в свою очередь зависят от его формы. Некоторые функции, которые легко поддаются выражению с помощью одного костюма, трудно - или же вовсе невозможно - выразить с помощью другого костюма.

В то же время с переменой костюма не исчезают бесследно все функции прежнего костюма. Мы видели, что крестьянки, сменившие свой головной убор на городскую прическу с гребнями, стремятся хотя бы цветом гребней отличать себя от горожанок. Социально-сословные различия также отчетливо осознаются крестьянками, и, несмотря на почти полное уподобление их одежды одежде горожанок, тенденция обозначить свое сословное положение по-прежнему существует. Хотя изменение экономической системы и вызвало изменения в костюме, оно не устранило сословных противоречий между городом и деревней, и эти противоречия как бы ищут новых форм проявления и находят их в формах новой одежды^*.

^* (О взаимной обусловленности функции и формы в обрядах см. у Д. К. Зеленина (53, стр. 4 и сл.).)

Изменение костюма является лишь частью изменения всей структуры бытия, изменения, которое требует не сохранения прежних функций костюма, а вызывает появление новых функций. И так как костюм со своими функциями является лишь частью общей структуры бытия, структуры, основывающейся, в частности, на мировоззрении нации, на экономической системе и т. д., то ясно, что искусственно сохранять одну из частей структуры, изменившейся в целом, нельзя. Поэтому все попытки сохранить в той или другой форме старый костюм, когда в общей структуре бытия для этого нет условий, будут безуспешны. И так же, как поборникам своеобразия не удалось сохранить старые костюмы при изменившихся вкусах и наплыве дешевой городской одежды, так же им не удастся сохранить и "традиционную культуру" (ср. 216, стр. 118-119) в то время, когда общая структура требует иных форм (ср. 314, стр. 338).

Структурное исследование физических и психических явлений приводит нас к заключению, что структурно связанные факты представляют собой нечто совершенно иное, нежели сумма тех же фактов. Структурно связанные факты А, Б и В представляют собой нечто особое, чего нет в отдельных фактах А, Б и В. Это весьма плодотворное наблюдение (ср. Gestaltqualitat), позволившее получить много результатов в различных дисциплинах, будет вне всякого сомнения плодотворно и при исследовании этнографических фактов. В самом деле, чтобы понять творчество так называемых "примитивных народов", мы не должны забывать, что это творчество представляет собой особую структуру: в него входят элементы рационального, эстетического и религиозного творчества. Конгломерат всех этих элементов в своем конечном результате вызывает к жизни некую новую творческую деятельность, отличающуюся от деятельности ученого-европейца, или творческой деятельности поэта-европейца, или, наконец, творческого акта священника-европейца. Если вырвать врачевателя-мага (шамана, например), который действительно оказывает помощь больным, из контекста его деятельности, основывающейся на рациональном использовании химического состава растений и других лекарственных средств народной медицины в сочетании с гипнотическим воздействием на больного и эстетическим творчеством (песнопения-заклинания, магические танцы и т. п.) и принудить его следовать лишь рациональным принципам при лечении, он либо вообще не будет в состоянии врачевать, либо, попытавшись основываться на рациональных принципах, будет лечить крайне неудачно. Вся система его врачебной деятельности, его деятельности вообще принципиально отличается от деятельности европейского медика, лечащего на исключительно рациональной основе. В деятельности врачевателя-мага есть нечто особое, собственное, что нельзя сравнивать с рациональной деятельностью плюс чисто магическая деятельность плюс эстетическое творчество и т. п.

При исследовании обрядовых песен мы наблюдаем, что магическая функция структурно связана с функцией эстетической, однако в сознании людей вся структура в целом обладает особой функцией, которую нельзя свести к сумме магической и эстетической функций.

Перейдем теперь к вопросу о структурном исследовании функций костюма. И здесь общая структура функций предстает как нечто целое, обладающее своей особой функцией, отличной от тех отдельных функций, которые как отдельные элементы составляют всю структуру. Эту функцию в народе именуют иногда "наш костюм", что не обозначает только функцию региональной принадлежности, а обозначает какую-то особую функцию, которая невыводима из всех прочих функций, составляющих всю структуру в целом. Обратимся к аналогии с языком: родной язык, как и "наш костюм", обладает функцией структуры функций. Мы предпочитаем его всем другим языкам не только потому, что считаем его практически наиболее удобным для выражения наших мыслей, не только потому, что он кажется нам наиболее красивым (хотя как наш родной язык, так и наша одежда вовсе не всегда считаются нами самыми красивыми - напротив, и чужой язык и чужая одежда как более экзотические могут считаться более красивыми; далее, и родной язык и национальный костюм не могут всегда считаться наиболее удобными с практической точки зрения - язык может оказаться негодным для выражения мыслей в той или иной стране, национальный костюм - неудобным для работы). Родному языку, так же как и "нашему костюму", отдается предпочтение как наиболее близкому нам, и именно в этом осознается и выявляется функция структуры функций. Функция структуры функций стоит ближе всего к функции региональной принадлежности, но между ними есть и принципиальное различие. Если костюм, в котором преобладает функция региональной принадлежности, безусловно противопоставляется костюмам всех других областей, "наш костюм" близок его носителям и без этого противопоставления. Более того, "наш костюм" может воплощать функцию структуры функций такого костюма, который не обладает ни функцией региональной принадлежности, ни функцией национального костюма. Это может случиться там, где на больших пространствах один народ носит точно такой же костюм, что и соседние представители другой национальности. Не является также безусловно обязательным и то, чтобы "наш костюм" обладал сословной функцией. С другой стороны, не вызывает никакого сомнения то, что и функция региональной принадлежности и сословная функция играют часто весьма важную роль в той структуре функций, функцию которой воплощает "наш костюм".

Анализируя понятие "наш костюм", мы можем видеть, что к нему примешивается ясно выраженный эмоциональный оттенок. Попытаемся понять, что представляет собой этот оттенок. Наблюдения над жизнью так называемых "примитивных народов" показывают, что у них костюм тесно и интимно связан с его носителем (см. 250, стр. 137-141). Нечто сходное мы наблюдаем в целом ряде магических действ у европейских народов. Чтобы овладеть кем-нибудь, совершают магические действия над волосами этого человека, следами его ног и его одеждой. Таким образом, у европейских народов мы встречаемся с верой в то, что одежда человека почти органически связана с ее носителем. В соответствии с этим предположением о близости человека и его одежды строится и отношение всего коллектива к "нашему костюму". "Наш костюм" близок каждому отдельному члену коллектива, как ему близок и сам коллектив. А соотношение отдельного члена коллектива и всего коллектива деревни в некоторых местах проявляется вполне отчетливо. При столкновениях и ссорах между представителями разных коллективов, при необходимости высмеять или ущемить чужой коллектив бывает достаточно выразить насмешливое отношение к его знакам: к одежде, языку и т. п., что, с другой стороны, влечет за собой стремление встать на защиту одежды, языка и т. п. своего коллектива^*. Все это говорит об эмоциональном отношении к "нашему костюму", о котором было бы трудно заключить только на основе структуры его функций. Таким образом, "наш костюм" - это функция структуры функций плюс эмоциональная окраска, возникающая благодаря отношению данного коллектива к костюму. Содержание понятия "наш костюм" не будет одинаковым в различные исторические времена. Различной в разные исторические эпохи будет и та эмоциональная окраска, которая сопровождает понятие "наш костюм". Другими будут структура функций, функция структуры функций и эмоциональная окраска, сопровождающая понятие "наш костюм" в одно историческое время в различных слоях населения. Ясно, что, например, структура функций модной одежды существенно отличается от структуры функций традиционного костюма. Кроме того, далеко не всякая одежда воспринимается и может восприниматься как близкая человеку, интимно связанная с ним или с коллективом. Только такая одежда, которая имеет тенденцию оставаться неизменной хотя бы в отдельных своих частях (как, в частности, костюм или одежда с преобладающей в них религиозной функцией) и которая благодаря этой тенденции воспринимается как необходимая часть коллектива - носителя этой одежды,- только такая одежда вызовет эмоциональное отношение. И наоборот, одежда, подчиняющаяся моде, быстро меняющаяся, именно благодаря последнему не может восприниматься как одежда, тесно связанная с коллективом, она, мы бы сказали, не успевает, "срастись" с телом отдельного члена коллектива' или с "социальным телом" всего коллектива.

^* (Я сам был свидетелем того, как однажды крестьянка из южной части бывшей Ужгородской жупы Закарпатской области Украины разговаривала с крестьянином из северной части того же района (из Верховины). Крестьянка презрительно говорила о слишком простом костюме и других отличительных знаках "верховинцев", "верховинец" же, будучи сильно задетым, отвечал ей на оскорбления знаков своего коллектива.)

Анализ, с одной стороны, структуры функций костюма, функций структуры его функций и определенной эмоциональной окраски, сопровождающей понятие "наш костюм", и, с другой стороны, анализ структуры функций и функции структуры функций модной одежды показывает особое своеобразие костюма в сравнении с модной одеждой.

Все это вместе еще раз подчеркивает своеобразие этих этнографических фактов, если сравнить их с теми, которыми занимается социология при исследовании явлений городской жизни или тех социальных явлений из жизни деревни, которые деревня переживает без сколько-нибудь заметных различий вместе с городом.

Сравнивая понятие "родной язык в сельском коллективе" с понятием "родной язык городского населения", можно видеть, что, хотя структура функций, как и функция структуры функций "родного языка" будет неодинакова в деревне и в городе, однако и там и здесь понятие "родной язык" будет окрашено сходным эмоциональным оттенком. Объясняется это самой сущностью понятия "родной язык", так как с последним тесно и интимно связаны и житель деревни и житель города.

Я остановился подробно на понятии "наш костюм" потому, что считаю, что это понятие заслуживает большего внимания этнографов и социологов. В понятии "наш костюм" много общего с понятиями "наш язык", "наша литература", "наше искусство", "наша культура", "наше сословие", "наш народ", наконец. При анализе всех этих понятий необходимо считаться не только со структурой функций, которыми они характеризуются, но и с той эмоциональной окраской, возникающей вследствие продолжительных близких контактов коллектива с определенным социальным фактом.

Конечно, содержание всех этих понятий в разные времена будет неодинаково - различны будут и структуры функций, и функции структуры функций, и эмоциональная окраска, сопровождающая каждое из понятий "наш язык", "наша литература", "наше искусство", "наша культура", "наш народ", "наше сословие" и т. п.

Дальнейший анализ этих понятий не является целью моей работы; я хотел лишь показать, что функциональный анализ даже такого специального объекта, как одежда, может привести нас к целому ряду смежных вопросов и побудить к исследованию весьма актуальных проблем, представляющих общий интерес.

Осознание функции структуры функций не препятствует тому, чтобы крестьяне отдавали себе отчет в существовании отдельных функций костюма, из которых можно назвать, например, функцию региональной принадлежности, эстетическую и сословную функции. В этом - существенное различие между химическим соединением, когда с точки зрения наблюдателя отдельные первоначальные элементы словно растворяются в том новом, что они образуют в сочетании (в воде мы не распознаем больше ни свойств водорода, ни свойств кислорода), и структурой функций, в которой отдельные функции различимы. Однако функция структуры функций не всегда бывает преобладающей функцией. Часто в ответ на вопрос о функции костюма крестьяне называют прежде всего либо эстетическую, либо практическую, либо еще какую-нибудь из его функций, но только не функцию структуры функций, то есть им не приходит в голову отвечать, что данный костюм близок им более других.

Смысл предложения зависит от смысла тех слов, которые содержит предложение, но, с другой стороны, смысл отдельных слов находится в зависимости от смысла всего предложения. То же самое мы наблюдаем в структуре функций костюма. Структура функций костюма, как и функция структуры его функций, будут различными в определенной местности и в случае праздничного костюма и в случае будничного костюма. Вполне очевидно, что если в структуру функций - а состав элементов этой структуры предопределяет и функцию структуры функций (например, в праздничном костюме) - входят, в частности, праздничная, эстетическая функции и функция региональной принадлежности, то эта структура будет существенно отличаться от такой структуры, в которой преобладающей является практическая функция (будничная одежда). Но и вся структура в целом определяет, кроме того, содержание и интенсивность отдельных функций. Содержание и интенсивность эстетической функции будут иными в такой структуре, какую представляет собой праздничный костюм, в сравнении с содержанием и интенсивностью той же эстетической функции, характеризующей будничную одежду.

Таким образом, структура функций (а вместе с ней и функция структуры функций), с одной стороны, и отдельные функции одежды - с другой, взаимно обусловливают друг друга.

Функциональная структура является органическим целым, представляет собой особую систему. Именно поэтому исчезновение или изменение интенсивности одной из функций или включение в структуру новой функции вызывает изменения в структуре в целом. Эти изменения могут быть различными - либо ослабление одной из функций приводит к ослаблению всех прочих функций, входящих в данную структуру, либо с ослаблением одной функции возрастает интенсивность какой-либо другой функции (ср. 157, стр. 120-122), но в том и другом случае претерпевает изменение вся структура в целом.

Я должен напомнить, что в мои задачи не входило полное и исчерпывающее описание костюмов Моравской Словакии. Я хотел лишь показать новые пути в исследовании одежды.

Этим и объясняется частичное использование собранных материалов о костюмах в Словакии и Закарпатской области Украины.

Я считаю, что функциональный метод в этнографии не только позволяет осветить материал с новой стороны, но и расширяет сам материал, подлежащий исследованию этнографами. Для этнографа, изучающего возникновение и историческое развитие костюма, обязательно наличие костюма как предмета изучения. С исчезновением костюма прекращается работа этнографа-наблюдателя, и он оказывается в полной зависимости от более или менее полных музейных собраний, дополнить или проверить которые становится все более и более трудно, а иногда и вовсе невозможно. Но иначе обстоит дело при функциональном исследовании деревенской одежды. Функции народного костюма, даже если в нем не сохранилось ни одной детали прежнего костюма, даже если деревенская одежда полностью слилась с городской одеждой, всегда доступны наблюдению. Перед этнографом возникает задача установить, какие функции приобретает деревенская одежда после того, как изменилась ее форма и материал и она сблизилась или полностью слилась с городской одеждой. Вот пример. В русской довоенной деревне в большой моде были калоши. Но крестьяне, и главным образом молодежь, носили их преимущественно не в грязь, а в праздничные и солнечные дни. Основной функцией калош в городе является предохранение ног от сырости и грязи, основной функцией тех же калош в деревне является функция эстетическая. В калошах каждый парень красавец:

 Все хороши при калошах,
 А мой милый без калош
 Аккуратен да хорош,-

говорится в песне.

Для этнографа, работающего старыми методами, калоши не являются предметом, исследование которого составляет часть исследования деревенского костюма. Для этнографа же, изучающего функции одежды, калоши так же интересны, как и лакированные сапоги или "писаные лапти" в прошлом, основной функцией которых была та же эстетическая функция.

Этнограф, использующий функциональный метод, дает богатый материал социологу, изучающему современную городскую одежду. С другой стороны, необходимо, конечно, следить за результатами, достигнутыми социологией, и также использовать их.

Эта работа посвящена исследованию функций и функциональной структуры костюма; в заключение я хотел бы обратить внимание этнографов на чрезвычайно интересные проблемы, стоящие перед ними в области исследования функций^* и их структуры на иного рода этнографическом материале. Возьмем, например, деревенские постройки. Наряду с практическими функциями, которыми обладает деревенский дом и его детали, мы обнаружим здесь и ряд других функций - эстетическую, магическую, функцию региональной и сословной принадлежности и другие. Крестьянский дом является не только вещью, но и знаком. В некоторых областях уже издали, только на основании внешнего вида дома, мы можем определить национальность его владельца, его экономическое и социальное положение и т. д.^**.

^* (Русская этнография последнего времени уделяет много внимания функциональному исследованию этнографических явлений. Большая заслуга в распространении и пропаганде этого метода принадлежит выдающемуся русскому этнографу проф. Д. К. Зеленину.)

^** (Интересны соображения Йозефа Брожа, касающиеся того, что при строительстве домов на высоких местах главное внимание уделялось практическим целям, тогда как в той же местности во время строительства домов в долине большое внимание обращалось на их внешний вид (172, стр. 147).)

Домашняя утварь в деревенском доме, различные украшения на его стенах являются не только вещами, имеющими практическое назначение, но и знаками, наделенными функцией указания религиозной, региональной и сословной принадлежности его хозяев^*.

^* (См. 170, стр. 109, 110. Автор приводит целый ряд примеров, содержащих описания украшений религиозного характера (крест и образа) на стенах домов в вестфальских деревнях, являющихся знаками, и дает также объяснения этих знаков - креста на дверях, изображений святого семейства над столом в кухне, где ежедневно собирается вся семья, изображения ангела-хранителя над постелью и т. п.)

Орудия труда, необходимые для сельскохозяйственных работ, являются не только вещами, но и знаками. Иногда в вещи, имеющей исключительно практическое назначение, эстетическая функция преобладает над функцией практической и вещь становится только знаком. Ярким примером этого могут быть украшенные кусочками зеркала раскрашенные вальки, которыми пользуются при стирке белья,- согласно обычаю, в некоторых словацких деревнях их дарят своим невестам женихи. Из-за того, что они таким образом украшены, пользоваться этими вальками при стирке нельзя, поэтому их нужно рассматривать лишь как знак любви жениха к невесте, причем как знак социально-полового характера, указывающий на то, что женщина, получившая такой подарок, является теперь замужней. Существует немного орудий труда, обладающих лишь практической функцией; наблюдая жизнь деревни, мы встречаемся как с практическими функциями вещей, так и с их эстетическими функциями, функцией региональной принадлежности и другими функциями. Вспомним ярмо, вожжи, повозку, сани и т. п.- эти предметы помимо практической функции обладают и функцией эстетической.

Форма дома и его детали, характеризующиеся функцией региональной принадлежности, обладают в то же время и практической функцией. Ведь многое в структуре дома определенной области, отличающегося своими формами от домов других областей, предназначено не только для того, чтобы дифференцировать строительные формы этого дома от строительных форм других областей, но и для того, чтобы наиболее рационально приспособить строение к определенным географическим и климатическим условиям.

Само собой разумеется, что ни при изучении домов, ни при изучении деревенских орудий труда нельзя ограничиваться изучением отдельных функций данного объекта; необходимо изучать все функции, составляющие данную структуру. Их структурное исследование позволит намного лучше объяснить каждую отдельную функцию. Только зная, насколько важную практическую роль играет данное орудие труда, мы сможем понять и любовное отношение к нему его владельца и то старание, с которым он его украшает. Только подробно познакомившись с практическим назначением каждого орудия, мы можем твердо знать, какие его части, в какой мере и каким образом могут украшаться и какие части, если это мешает практическому использованию орудия, украшать нельзя.

Перейдем к фольклору. И в этой области, я думаю, функциональный метод открывает новые широкие перспективы.

Формальное описание сказок весьма расплывчато. С одной стороны, оно бывает довольно широким, и тогда собрания сказок включают и такие разновидности сказок и рассказов, которые весьма далеки от фантастических сказок (таковы, например, сказки с историческим содержанием); с другой стороны - это описание оказывается слишком узким - оно не принимает во внимание героические сказания (былины).

Даже классификация сказок по их функции должна иначе осветить народный сказочный материал. Изучение же, например, функции детских сказок, имеющих помимо эстетической функции практическое назначение (успокоить, иногда убаюкать ребенка), объяснит нам многое и в самой форме этих сказок, позволит сблизить их с колыбельными песнями. С другой стороны, материалом для функционального исследования могут быть и авантюрные сказки - в них, наряду с элементами фантастики, обнаружатся, вероятно, и элементы повествования полунаучного характера.

Изучение структуры функций сказки многое объяснит нам и в том, что собой представляют функции отдельных элементов сказок. Оно поможет, кроме того, многое объяснить и в стилистике сказок, так как мы сможем установить, что сказка помимо эстетической функции обладает функцией полунаучного или близкого к полунаучному произведения.

В изучении обрядовых песен исследователь должен принимать во внимание не только эстетические, но и магические функции, функции региональной и сословной принадлежности и т. п.

В главе "Песня как знак" уже упоминавшейся книги М. Брингемайер "Коллектив и народная песня" (170, стр. 107-113) приводится много примеров того, что народная песня является знаком, указывающим на то, какой обряд совершается в селе в данное время. "Если звучала песня "Восхвалите имя Его", то она могла быть, так сказать, сигналом для жителей отдаленных деревень, означающим, что происходила церемония освящения, что близко к тому, когда выстрелами из пушки в день свадьбы оповещали всю общину о том, где происходило торжество. Смысл песни заключается, таким образом, в указании, в ее знаковом характере". С помощью своего совершенно правильного подхода автор далее показывает, как по песне можно определить, какой праздник отмечается в деревне - Пасха, Рождество и т. п.

Одним из ярких примеров того, как различные функции объединяются в структуру, являются заговоры. Заговоры характеризуются эстетической функцией, о чем свидетельствует их заостренная, полная разнообразных поэтических фигур форма. Но наряду с ней отчетливо выявляется и гипнотическая функция заговора - заговорить больного, привести его в такое состояние, в какое приводит обычно больного врач-гипнотизер.

Большую роль играют функции предмета в магии (см. 263, стр. 316 и сл.).

Одной из благодарнейших задач для фольклориста является исследование пословиц в их знаковом аспекте. Пословицы в разные периоды своей жизни обладают различными функциями. Они часто утрачивают свой первоначальный смысл и приобретают новый. С ними произошло то же, что и со словами. Как в русских диалектах cher ami могло стать бранным "шерамыга", так и пословица "ни богу свечка, ни черту кочерга" может утратить свой религиозный смысл, и произносящий ее может не отдавать себе отчет в том, почему кочерга связана с чертом и т. п. В устах же неверующего эта пословица может прилагаться к человеку, который ни на что не годен.

Это лишь несколько примеров, на которых я хотел показать, насколько велики возможности, которые дает функциональный и структурный метод в различных областях этнографии (ср. 160, стр. 10). Перед этнографами лежит целина, ждущая своего пахаря.