Власть образа

Пусть мне не удалось сыграть Гаврилу в театре. Зато всю свою страсть к этой роли я вложил в полюбившийся образ кинофильма. Все во мне было подчинено этой роли, я жил ею, знал всю подноготную Гаврилы, знал его до корней волос. Возбужденная и взбудораженная фантазия обостряла и роль, и все мои наблюдения в жизни. Курьезы, которые я рассказал, смешны и порой даже похожи на анекдоты. "Ах, так не бывает", - скажут иные. Может быть, и действительно так не бывает, но возбужденная фантазия создает, досочиняет, она во время творчества могуча. То, что проходит порой мимо сонного глаза наблюдателя, я вижу своими обостренными до предела нервами ясно, точно, хорошо.

Тогда роль набирает глубину. Смешное и неловкое чередуются и оттеняют драматическое и возвышенное.

Трагическое рождается и возникает естественно, и так же естественно и просто оно потрясает. В этом - смысл переходов, ключ к трудным и, казалось бы, невыполнимым кускам.

Кино дает тебе воздух, создает атмосферу и разбег с длинной дистанции, если тебе нужен этот разбег.

Меня часто спрашивают: вам не мешает свет, который слепит глаза; люди с бесстрастными лицами, рядом стоящие и деловито исполняющие порученную работу; ограниченное аппаратом пространство и, наконец, микрофон, о котором тоже надо помнить?

Нет! Не мешают, если ты во власти образа.

И да! Очень мешают, если ты прицеливаешься, ищешь, примеряешься к роли, обманываешь и себя, и других: "У меня все уже найдено - только не мешайте жить!".

Не верьте - это шаманство! Это рисовка или, если хотите, каприз "звезды". Подлинное творчество, оно демократично к окружающему. "Найти себя в образе", "Быть в образе" - это не мистика и не сумасшествие, это творческое воссоздание образа человека, в которого актер перевоплощается, уходя и возвращаясь, по своему желанию, в раз найденный и обретенный образ. А раз это так, то, находясь в образе, артист владеет им безраздельно, и окружающее мешать ему не может.

Закончив съемки и поставив точку, я с печалью снял с себя костюм, который стал таким родным, таким необходимым для моей второй жизни - в образе родного для меня Гаврилы. Бороду и усы я не снимал, а как бы отрывал с кровью. Мне было до слез жалко расставаться с куском моей жизни, прожитой в XVII веке.

Но время летит вперед. Смахнув слезу, я сел в поезд Киев - Львов. А к утру уже жал руку Каплеру, который был готов для поездки со мной по местам Котовского.