Братья Васильевы

План наш был прост: отдохнуть в Моршане, в санатории с шикарным названием "Хрустальный дворец", а затем поехать по Западной Украине, заглянуть в Черновцы и обратно в Львов через села и местечки, где бывал Котовский. Но обстановка тех мест была сложная: то ли шли военные маневры, то ли еще что-то, но передвигаться по дорогам было очень трудно. До Черновиц мы ехали с писателем Авдеенко в его машине. Помню большой митинг в городском театре, где мы собрались на встречу с интеллигенцией. Митинг открыл Корнейчук, выступали очень ярко и горячо Довженко, Бажан, Михалков, Луков. Я приветствовал коллег от имени артистов кино. Это был центр Буковины, город очень колоритный, здесь сосредоточивались торговые интересы многих капиталистических стран. Реклама, яркая и броская, вывески и витрины фирменных магазинов ошеломили своим количеством, свидетельствуя о жестокой конкуренции, которую развили международные купцы в этом малюсеньком городке.

Эта поездка, кроме поверхностного знакомства с бытом и людьми, для съемок ничего не дала. Может быть, сказывалась трудная зимняя работа - я был утомлен и невольно подчинился инерции отдыха. Вернулся во Львов окрепший и огрубевший от ветра дорог. Встретил в гостинице братьев Васильевых, которые долго и весело хлопали меня по плечам, а потом потащили обедать. Такой наскок несколько озадачил меня: раньше встречи наши ограничивались краткими: "Здравствуйте!" да "Прощайте!". За обедом все выяснилось: я был нужен им для картины "Оборона Царицына". Отрывок из этого сценария я случайно прочел в одном из журналов. Сценарий сейчас лежал на столе, прикрытый широкой ладонью Георгия Васильева.

- Вот возьмите сценарий, прочтите его, а вечером мы поговорим. Сидим мы уже здесь три дня и пора уезжать, - работа ждет. Дело за вами!

- А что за роль? - робко спросил я, хотя знал, что сидеть между двумя стульями долго нельзя, и придется им сказать, что я уже занят.

- Роль главная, две другие - это исторические фигуры, их играть надо в документальных рамках, а ваша - художественный домысел, играй, рви страсти, смеши. Делайте все, на что вы такой мастак. Все подходит и все будет украшать роль казака Перчихина, которую мы писали, думая о тебе! - переходя на интимное "ты", закончил Сергей.

"Боже мой! - подумал я. - И эти писали, думая обо мне, вот уж поистине - не знаешь, где найдешь, где потеряешь. А как же Котовский? Его тоже пишут, глядя на меня?! Но у Каплера ведь еще нет сценария и есть только "Места Котовского", по которым нам даже не удалось проехать? А тут вот лежит готовый, пухлый сценарий в две серии, который ставить будут чудесные мастера "Чапая". Есть о чем погрустить!"

- Спасибо! Я прочту сегодня же!..

Роль оказалась не так хороша, как мне ее расписывали, но, конечно, на фоне других лучшая; многогранна по характеру и интересна по действию -- много увлекательных приключений!

За чтением сценария меня и застали Каплер и Луков: не найдя меня в ресторане за ужином, они зашли ко мне.

- Ну вот, читает... Я тебе говорил, что они приехали за ним, а не "так... вообще!" - еще на пороге проговорил Луков, пропуская вперед Каплера. - Любуйся, - читает взасос!.. Твой друг - "Котовский".

Разговор был короткий: или я с ними, или я у Васильевых. Других соображений Луков слушать не хотел. Утром мы встретились все за завтраком и выяснили, что, пока Каплер напишет сценарий, а Луков проведет подготовительный период, Васильевы успеют отснять меня в натурных съемках и отпустят для натуры Котовского. Все это очень ловко и, как мне казалось, вполне логично и убедительно обрисовал Сергей Васильев, Георгий под столом жал мне ногу. Я, довольный, улыбался, качая головой. Каплер смешно делал глазами, один закрывал, а другой таращил, мол, "пой, пташечка, пой". Луков сопел, но, не теряя аппетита, поедал второй завтрак.

Потом я поймал в коридоре Каплера и спросил: "Что же мне делать?". Он, увильнув от ответа, нахально засмеялся сказав: "Ха! Решай сам!", и исчез за дверью номера, куда до этого - я видел - прошли чудные ножки в красивых туфельках.

Вопрос решился "сам собою" - я слабо отказывался, ссылаясь на данное Лукову слову, а Васильевы крепко налегали, уверяя, что "слово остается словом". Короче говоря, Георгий вынул уже заполненный договор; не прошло и получаса, как разногласия по единственно незаполненному пункту были ликвидированы, пункт был благополучно заполнен, и мы обменялись подписанными договорами.

Через две недели я обязан был быть в Ленинграде.

Так началась моя работа с братьями Васильевыми. Могу сказать, что поступил я тогда вполне разумно: они картину начали вовремя и снимали по точному плану, а сценарий Котовского долго не был готов, началась война, и в результате снимал "Котовского" уже не Луков, а А. Файнциммер с Н. Мордвиновым в главной роли.

Стиль и работа Васильевых были очень конкретными и своеобразными. Разговоров о "художественном наитии" или творческих процессах, которые "свойственны художнику", - вовсе не было. Нет. Репетируя и снимая, они ясно и точно, думая кадрами, видели, чего надо добиваться в той или другой сцене. Прекрасно зная закон монтажа в его логическом развитии и воздействии на зрителя, они не искали легкой популярности. Работали с творческой добросовестностью.

Один, красивый и спокойный, остроумный и всегда вежливый, безукоризненно одетый, был силен в составлении режиссерского сценария и монтажа, - это был Георгий. И абсолютной его противоположностью (они ведь не были кровными братьями) был Сергей - худощавый, с карими и очень живыми глазами, с маленькой бородкой-эспаньолкой, он как будто был весь пронизан упругой пружиной, которая не давала ему возможности быть спокойным. Редко можно было увидеть его в одной и той же позе - он ее менял не рывками и внезапно, а как бы переходил из одного качества в другое; так же было и с мыслями, которые часто меняли в разговоре направление.

В смысле стиля исполнения Сергею нравилась манера актеров МХАТ, о которой он часто упоминал, хотя актеров из Художественного театра в своп картины почти не приглашал.

В работе и задачах, которые ставил перед исполнителями, Сергей был предельно ясен. Двумя или тремя - иногда очень грубыми - определениями он чеканил образ в данном кадре, переходя, как по ступенькам, от кадра к кадру, к основному, целому. Все было ясно и нужно для данной творческой минуты, для данного куска, но следовало "быть начеку" и держать все его замечания в памяти для всего образа в целом. Увлеченный отдельным кадром или сценой, Сергей Васильев мог и "накрошить дров". Забывая, что говорил раньше, он мог повести актера не в ту сторону. Однажды я сказал ему об этом. Он мне, смеясь, ответил:

- Мое дело, как режиссера, ставить задачи, а твое, как актера, воплощать их в образе, - вот ты и следи сам, что верно, а что нет.

Такая гибкая творческая платформа давала нам возможность спорить и находить или, как говорил Георгий, "привинчивать правильно куски".

Началась тренировка верховой езды. Пришлось не только в свободное время, но еще и находить час - два во время напряженной работы и в театре, и в кино для упражнений на манеже. Я ведь был не просто наездник, галопирующий в Гайд-парке, а казак в седле, это то же самое, что драгун Меншиков.

Моя ранняя тренировка, которую я начал "блестящим" стартом, снимаясь опричником, оказалась не случайной - потом мне пришлось много и хорошо поездить верхом.

Основы езды я уже знал, прежний тренаж не пропал даром, и тем не менее для Перчихина я работал много: надо было по-казачьи сидеть в седле. Ни в одной сцене я не допускал дублера - везде снимался на коне сам, и в средних и в общих планах.

Самочувствие было отличное - боевое. В походке и в манере держаться появились черты, свойственные только всаднику.