Глава VII

В середине лета труппа Росси прибыла в Рио-де-Жанейро. О том, как трудно было завоевать новую публику, мы узнаем из письма Дузе Матильде Серао от 28 августа 1885 года. Гастроли открылись "Федорой". Зал был слишком велик, голос актрисы терялся в нем, и зрители, заполнившие театр до отказа, отнеслись к спектаклю с полным равнодушием. К тому же все актеры были подавлены смертью своего товарища по сцене, артиста Дьотти, скончавшегося от желтой лихорадки.

В следующий вечер давали "Денизу". На этот раз спектакль шел в полупустом зале. Но, как это часто случалось с Дузе, как раз в тех случаях, когда зрителей в театре было мало, ее подхватывала какая-то таинственная сила, и она играла с особой убедительностью, словно стараясь привлечь тех, кто не пожелал прийти на спектакль. Так произошло и на этот раз. Она хотела победить и победила. Успех был обеспечен и ей и труппе. Теперь они могли продолжать гастроли в Монтевидео и Буэнос-Айресе.

В это время на долю Элеоноры выпало тяжелое испытание. Чувство, соединившее ее и Флавио Андо, неизбежно привело к разрыву с мужем. Тебальдо Кекки остался в Аргентине. Элеонора взяла на себя обязательство погасить его долги и заботиться о содержании маленькой дочери, которая осталась на ее попечении.

В начале 1886 года перед Дузе встала новая проблема - необходимость оставить труппу Чезаре Росси¹. Такое решение, трудное само по себе, оказалось для Дузе вдвойне тягостным. Она была глубоко привязана к Росси и благодарна ему за его непрестанную отеческую заботу, за чуткое отношение к недавно разыгравшемуся сугубо личному конфликту с мужем. 26 ноября она ему писала в Буэнос-Айрес: "...Ваши слова доставили мне сегодня... большую радость. Они освободили меня от упреков совести, от мыслей, которые тяжелым молотом бились у меня в мозгу, и от тоски... безысходной тоски, терзавшей меня. Что вы хотите! Когда я в театре... среди чужих, я заставляю себя быть сильнее, чем на самом деле, и притворяюсь беззаботной... чтобы стать еще сильнее, но сейчас, когда я одна дома, наедине со своими мыслями, со своей ответственностью перед моей девочкой, которая находится на моем попечении... мне захотелось поблагодарить вас за сегодняшние слова утешения. Спасибо вам за то, что вы принесли успокоение моей душе и мыслям. Порой я совсем теряю голову, становлюсь, как помешанная... А как тяжело мне тогда бывает. Я благодарю вас за добрые слова... Я обращаюсь к вам, словно к своему отцу... если бы мне посчастливилось иметь наставника, человека умного, доброго, который оберегал бы мою юность... мою жизнь..."

¹ (Несколько лет назад я присутствовала при разговоре, во время которого Ольга Оссани Лоди (Фебеа) рассказывала писателю Рейнгардту, как антрепренер Чезаре Росси, глубоко веривший в исключительную талантливость Элеоноры Дузе, приняв ее в свою труппу, продолжал о ней отечески заботиться. Лоди добавила, что именно затем, чтобы защитить ее от неизбежных преследований поклонников, он одобрил ее брак с товарищем по искусству Тебальдо Кекки. Позднее в книге Рейнгардта я прочитала, что Дузе будто бы вышла за Кекки, чтобы спастись от преследований старика Росси. Ошибка, по-видимому, произошла либо из-за недостаточного знания Рейнгардтом итальянского языка, либо просто из-за невнимания. Тем не менее это суждение было сохранено в различных переводах книги и в некоторых статьях. Будучи свидетельницей разговора, о котором я упоминала выше, я могу судить, сколь опасным оружием является слово. Подумать только, что по-отечески добрый Росси превратился в некоего перезрелого Дон Жуана (прим. автора).)

Она была благодарна Росси за то, что он понял ее с самого начала их знакомства, и подтверждение этому мы находим хотя бы в воспоминаниях Розаско. "...Однажды,- пишет он,- тридцать пять лет тому назад, мне написал из Турина Чезаре Росси: "Объяви, пожалуйста, всем друзьям и, если хочешь, также и в газетах, что я напал на золотоносную жилу. Я хочу сказать, что открыл одну молодую актрису, обладающую врожденными задатками и талантом новой формации". Этой "золотоносной жилой" была Элеонора Дузе.

В миланском театре "Мандзони" на одном из спектаклей "Памелы в девушках" Гольдони я услышал интонации, увидел жесты, был свидетелем слов, которые отличались такой неподдельной искренностью и непосредственностью, с какими я никогда не встречался на сцене. Это и была та золотоносная жила, на которую напал Чезаре Росси. Однако фортуна всегда заставляет себя ждать.

Сейчас мне вспоминается одно суждение и совет, которые в моем присутствии высказал Дузе не какой-нибудь профессиональный критик, а простой неграмотный человек, впрочем, одаренный огромным талантом.

В первые годы своей деятельности в качестве руководительницы в труппе Дузе была ангажирована сперва в генуэзский театр "Дженовезе"¹, затем в "Андреа Дориа" ("Маргериту"²).

¹ ("Дженовезе" - генуэзский театр "Политеама Дженовезе", открылся в 1832 г.)

² ("Андреа Дориа" - генуэзский театр, открытый в 1855 г. Был куплен импрессарио Д. Кьярелла, реконструирован и с 1885 г. стал называться "Политеама Реджина Маргерита" или просто "Маргерита".)

Владельцем их был Даниэле Кьярелла, который по своему обыкновению прибегал к моей помощи и к помощи других журналистов в том случае, когда хотел сделать немного рекламы для своих "театров", включая "Альказар", и привлечь публику из нового городка, расположенного вблизи от Камальдоли, где находится вилла Эрмете Новелли¹.

¹ (Эрмете Новелли (1851-1919) - выдающийся итальянский актер своего времени, непревзойденный мастер комедии, с успехом выступавший также в драматических и трагедийных ролях. Играл в пьесах Гольдони, Мольера, Джакометти, Шекспира, Феррари, Джакоза, Ибсена, Тургенева и других.)

Как-то я заглянул в "Дориа, чтобы познакомиться с очередной, не знаю уж какой по счету жалобой Кьярелла, с которой он собирался обратиться к зрителям, абонировавшим ложи в его, как он выражался, "триатро"¹.

¹ (Игра слов: от итал. ire teatro - три театра.)

Там на собственный страх и риск каждый вечер чуть ли не перед пустым залом выступала Дузе. Пока я переводил на понятный всем язык жалобу Кьярелла, мимо прошла Дузе, возвращавшаяся с репетиции. Заметив Кьярелла, который стоял рядом со мной очень просто одетый, она подошла к нему и с горечью сказала:

- Мы работаем только для того, чтобы как-нибудь протянуть, дорогой импрессарио!

- Знаете, что я вам скажу?- проговорил Кьярелла, пристально глядя на знаменитую актрису.

- Что же вы хотите мне сказать?

- Что вы - первая актриса мира, это я вам говорю. Но надо, чтобы вы знали себе цену. Надо, чтобы вы разъезжали с импрессарио, который умел бы сделать вам рекламу. Чтобы он показал вас во всех уголках земли, чтобы заставил публику платить за вход не гроши, а хорошие деньги. И чтобы вы не играли каждый день, а выступали только в особых случаях. Вот тогда, чтобы увидеть вас, люди ничего не пожалеют.

- Ну что ж, я воспользуюсь вашим советом,- ответила Дузе,

Не знаю, помнит ли сейчас замечательная актриса советы Даниэле Кьярелла, которые, повторяю, я привел буквально.

Конечно, потом у нее не было недостатка ни в ловких импрессарио, ни в счастливых турне, и она уже знала себе цену"¹.

¹ (Фердинандо Розаско, Гиганты нашей драматической сцены XIX века.- "Ривиста культура модерна", 1912, 15 марта, стр. 547.)

Дузе испытывала постоянную потребность чувствовать себя совершенно свободной в выборе репертуара, и происходило это, конечно вовсе не потому, что она помнила старые советы Кьярелла, нет, причиной было то, что она постепенно и все в большей степени осознавала свою ответственность - ответственность Художника перед искусством. Чтобы спасти в себе актрису новой формации, в которую когда-то поверил Росси, Дузе пришлось причинить ему боль - расстаться с его труппой, становившейся все более неорганизованной, игравшей такой старый репертуар, что ей не удавалось выступить даже в "Даме с камелиями".

"Росси все тот же - боится себя, боится других... никогда он не хотел понять, что я не товар, а человек",- греша против справедливости, писала она в начале 1886 года Д'Аркэ.

В марте произошел окончательный разрыв. "Ну, теперь я сожгла за собой все мосты и больше уже не могу возобновить отношения с Росси. С будущего сезона буду работать по-своему и для себя. Это решение стоило мне тяжелых переживаний. А я ведь ничего лучшего не желала, как, помня успешные результаты нашей совместной работы, чувствовать руку Росси, добрую и относительно дружескую. Но он не пожелал сделать хотя бы малейшей уступки, и наши интересы, расходясь сперва в пустяках, потом в крупной, привели к разрыву...".

Узнав об уходе Элеоноры из труппы Росси, актер Франческо Гарцес¹, муж Эммы Гарцес, лучшей подруги Дузе, тотчас написал ей, приглашая как компаньона вступить в труппу, ставящую своей целью обновление театра.

¹ (Франческо Гарцес (1848-1894) - представитель семьи известных итальянских актеров XIX в. Был человеком широких интересов, писал пьесы, сотрудничал в различных периодических изданиях. На сцене выступал в амплуа "первого актера" и "аморозо" в труппе Беллотти-Бона. Среди его пьес "Статья 130" (1877), "Лионетта" (1886), "Северина" (1887).)

4 февраля 1886 года Дузе ответила ему, полностью переписав его же собственное письмо, дополнив его лишь короткими комментариями и поставив под ним свою подпись, что свидетельствует о том, насколько идеи, вдохновлявшие Гарцесса, были созвучны идеям, которые уже давно воодушевляли Дузе.

"Моя мечта, мой идеал заключается в том, чтобы иметь возможность осуществить на практике то, что является, по моему убеждению, моральным долгом искусства, которому служу.

Я хотела бы создать (и здесь следует читать: "создам") большую труппу, которая бы следовала принципам по-настоящему новым, современным, и отправить на чердак (о, да!) весь старый механизм нашей ангельской организации.

Мне бы хотелось произвести революцию (обязательно) также в построении мизансцен, в оформлении спектакля, в актерском ансамбле и т. д. и т. п. Я стремлюсь окружать себя всем тем, что является более... и т. д. и т. п.

Как видите, заменяя подпись в вашем драгоценнейшем письме, я считаю его своим и отвечаю вам вашими же собственными словами, потому что у меня в голове и в сердце такие же мечты и идеалы, как у вас. К моему сожалению - поверьте, искреннему-искреннему и еще раз - искреннему, я должна, однако, исключить из программы слово компаньон, потому что, несмотря на то, что я очень и очень выделяю вас среди своих друзей, я все же не могу согласиться на нового компаньона после того, как сделала все возможное, чтобы освободиться от прежнего.

Таким образом, остается только предложить вам контракт. Впрочем, я не осмеливаюсь сделать это даже формально, ибо понимаю, сколь невыносимо отказаться от сладостной притягательности власти, особенно, если эта власть предназначена служить возвышенным целям. Именно это, я думаю, ваш случай.

Я ответила вам ясно - так, как думала, и постаралась, как могла, заставить свое перо изъясняться тем особым стилем, которым, по-моему, должно быть написано деловое письмо.

Вы, конечно, согласитесь со мной (хотя я и писала, соблюдая свой интерес, я не забывала о вежливости), ибо вы абсолютно того заслуживаете и еще потому, что женщине "это свойственно почти всегда". Эти слова тоже ваши".

Спустя несколько лет Франческо Гарцесу удалось создать труппу, о которой он мечтал. Однако те, кто обещал ему поддержку, не сдержали слова, и, полный замыслов, антрепренер покончил жизнь самоубийством в Местре¹ в 1894 году.

¹ (Местре - город недалеко от Венеции.)

Расставшись с Чезаре Росси, Элеонора Дузе в марте месяце создала "Труппу города Рима", директором и премьером которой стал Флавио Андо. В репертуаре труппы значились "Федора" и "Одетта" Сарду, "Мужья" Акилле Торелли, "Франсильон" и "Дама с камелиями" Дюма-сына. "Дочь Иеффая" Феличе Каваллотти¹, "Фру-Фру" Мельяка и Галеви², "Любовь без уважения" Паоло Феррари³ и "Хозяйка гостиницы" Гольдони.

¹ (Феличе Каваллотти (1842-1898) - итальянский журналист, драматург, политический деятель - патриот и республиканец. Автор пьес "Бедный Пьеро", "Песнь песней", "Дочь Иеффая", "Белые розы".)

² (Анри Мельяк (1831-1897) и Людовик Галеви (1833-1908) - французские писатели, драматурги и либреттисты. Авторы совместно написанных комедий (лучшие из них - "Часы с боем", "Атташе посольства", "Фру-Фру"), либретто оперетт Оффенбаха ("Прекрасная Елена", "Синяя борода", "Парижская жизнь", "Герцогиня Геролыптейнская", "Перикола" и др.), онеры "Кармен" Визе.)

³ (Паоло Феррари (1822-1889) - итальянский драматург, продолжатель традиций Гольдони, представитель итальянской социальной комедии второй половины XIX в., пьесы которого доныне остались в репертуаре итальянских трупп. Лучшие из них - "Гольдони и его шестнадцать новых комедий" (1852), "Дуэль" (1858), "Серьезные люди" (1868), "Причины и следствия" (1871), "Нелепый предрассудок" (1872) и др. Был участником революционных боев Рисорджименто в 1848 г.)

Труппа дебютировала в Триесте пьесой "Федора". Гастроли, однако, длились недолго. Из-за болезни Дузе, у которой наступило обострение процесса в легких, актеры были вынуждены взять отпуск. Сильно ослабевшая, Дузе поселилась на несколько недель в Броссо, в горной деревушке, неподалеку от Ивреа. Впервые она смогла позволить себе пожить па природе, среди тихих пьемонтских гор. "Уверяю вас,- писала она Антонио Фиакки,- когда отсюда, сверху, смотришь на деревню, на хижины и вообще на все, что похоже на человеческое жилье, то испытываешь сострадание, сострадание, рождающее не слезы, а отчаяние. Эти дома, тесно прижавшиеся друг к другу, сбившиеся в кучу, вызывают почти физическое ощущение нашей бедности, нашего бессилия в жизни, перед жизнью. Ясно, что эти люди стремятся объединиться, потому что страдают, потому что одиночество порождает страх..."

Несколько ниже она добавляет, что забывает о своей работе, что она кажется ей теперь далеким воспоминанием. "Играть? Какое противное слово! Если говорить только об игре, я чувствую, что никогда играть не умела и никогда не сумею. Эти бедные женщины из моих пьес, все они до такой степени вошли в мое сердце, в мой ум, что когда играю, я стараюсь, чтобы их как можно лучше поняли сидящие в зрительном зале,- будто бы мне самой хочется их утешить, ободрить... Но кончается тем, что именно они исподволь, потихоньку ободряют меня!.. Как, почему и с каких пор возникло это глубокое, бесспорное и необъяснимое взаимопонимание, слишком долго и слишком трудно рассказывать, особенно если стараться быть точной. Все дело в том, что в то время как все относятся к женщинам с недоверием, я их прекрасно понимаю. Пусть они солгали, пусть обманули, пусть согрешили, пусть родились порочными, но если я знаю, что они плакали, они страдали из-за обмана, измены или любви,- я на их стороне, я за них, и я копаюсь в их душах, копаюсь не потому, что мне доставляет удовольствие наблюдать мучения, а потому что женское сострадание куда глубже и сильнее мужского".

Тревога, вызванная кроме всего прочего и финансовыми затруднениями, толкает Дузе снова на сцену. Тут она не только находит утешение, ибо живет в образах, не похожих на нее, наделенных разными страстями, обладающих иной волей, по своей игрой приносит утешение другим, растворяясь в своих героинях. Ее сущность как бы покрывается эластичной оболочкой, сквозь которую проникают разнообразные создания, вживающиеся в нее, питающиеся ее кровью, согреваемые ее сердцем, одухотворенные ее душой.

Она всегда разная - всегда многолика и всегда неподражаема.