Павел Татаров работает в Куйбышевском оперном уже пять лет. Много исполнено ролей, только в первом сезоне он спел сразу шесть партий. Его любит публика, ценят коллеги. Иные постановщики очень стремятся работать с ним, другие сложно налаживают контакт. Разные мнения есть и о некоторых его сценических работах. Не хотелось бы навязывать читателю какой-то один-единственный взгляд. Давайте полистаем письма к Татарову зрителей, рецензии на его спектакли. Соберем "информацию для размышлений", создадим документальное зеркало. Каждый может повернуть его по-своему, чтобы увидеть артиста таким, каким он его себе представляет.
П. Татаров - Хозе. Л. Тедтоева - Кармен. 'Кармен' Ж. Бизе
Начнем со зрительских писем. В почте артиста "ругательных" откликов нет, хотя к иным оперным певцам публика бывает сурова, не прощает ни малейшего промаха. К Татарову чаще всего обращаются восхищенные знатоки оперного искусства.
"Спасибо Вам за удивительное свойство завораживать буквально весь зал, спасибо за постоянную самоотдачу". "Вы очень преданы опере и удивительно очищаете людей от всяческой скверны, от груза забот, от чувства неудовлетворенности (когда бытом, когда работой), от рутины. Мы часто дома о Вас говорим и называем Вас Орфеем. Считаем, что Ваш голос взорвал вязкую тину оперного театра". "Мы очень ждем Манрико". "Трубадур" лично для меня лучшая вердиевская опера. Я слушала многих замечательных певцов в этой партии (я - инженер, часто бываю в командировках), но уверена, что Вы, как тонкий и думающий певец, внесете в трактовку образа что-то свое". "Не могу целиком принять спектакль "Кармен", некоторые вещи огорчают. Очень понравились исполнители двух мужских партий: Хозе - П. Татаров, Эскамильо - А. Пономаренко. Великолепно пел и играл П. Татаров. Какая нежность и неподдельная братская любовь сквозили в его голосе в дуэте с Микаэлой, какое страдание слышалось в его голосе, когда он понимает, что Кармен его разлюбила". "Я впервые слушаю оперу, сидя в зале, а не дома у телевизора или радио. Возможно, это аномалия, но я не могу слушать эстрадную музыку с прежним удовольствием и спокойствием (точнее, я уже неделю ее не слушаю и не хочу слушать). Когда я слышу эстрадную песню, перед глазами тут же встает сцена в башне, когда Манрико спешит на помощь к матери, прощаясь с возлюбленной. Конечно, оперу и эстраду нельзя сравнивать. Но это происходит в душе помимо моей воли. Я уверена, что обязательно еще раз встречусь с Вашим театром". "Вы- живой человек в опере, спасибо Вам за это".
Вот такие письма. Доверительные, сердечные. Быть может, не слишком взвешенные с точки зрения оценок, формулировок, но ведь все письма продиктованы искренним чувством. А приказом или настойчивым советом любовь зрителей вызвать нельзя.
А вот письмо, написанное настоящим ценителем оперы. Этот человек слышал певца в "Аиде", в "Тоске", в "Кармен". Он очень тонко подмечает трактовку отдельных фраз, качество голоса, грим, одежду. Делает и критические замечания: в "Аиде" оркестр умудрился заглушить восхитительный дуэт Аиды - Н. Ильвес и Радамеса - П. Татарова, в "Кармен" он не совсем согласен с замедленными темпами. Но главное: еще два года назад в театре не было такого широкого репертуара для драматического тенора. Теперь же есть: "Тоска", "Кармен", "Трубадур", "Сельская честь". Впрочем, письмо этого зрителя так неординарно, насыщено такими интересными - восхищенными, а иной раз и спорными - наблюдениями, что хочется, чтобы вы сами прочитали фрагменты из него:
"Ведь чем хороши Ваши Радамес, Хозе, Каварадосси? Своей поражающей юностью. Кто такой Ваш Радамес? Мальчик, помешанный на военной славе и от этой помешанности влюбившийся в варварку, чего делать нельзя вообще, а мальчику в особенности. Мне кажется, что все трое Ваших героев (Радамес, Каварадосси, Хозе) так молоды, что они еще просто не умеют любить: любовь не занимает их настолько, насколько занимает обычно зрелого мужа, у них есть другие - выше любви - ценности. Должен Вам сказать, что такая трактовка весьма оригинальна и художественно действенна, эффективна". Вот еще цитата: "Замечательный голос, музыкальность, чувство стиля исполняемой вещи, прекрасная внешность и актерский талант - таким тенором не всякая столица может похвалиться. А какая же опера без тенора! Как сказано в одном романе, тенор - это характер, это традиция".
Кончает автор письма, правда, в духе "кресла № 13" из "Литературной газеты":
"Интересно, поете ли Вы 3 февраля в "Тоске"? Я пойду. Здесь такой жуткий театр, что я уже четыре месяца ни от кого не могу добиться, по какому телефону надо звонить, чтобы узнать, кто занят в сегодняшнем спектакле. Ну, да ничего не поделаешь, может быть, и добьюсь. А Вам еще раз поклон и браво-брависсимо!"
Да, не всякий оперный певец может вызвать слушателя на такие размышления. Впрочем, и не всякий слушатель умеет так слушать и слышать, ценить и восхищаться оперным исполнительством.
А что же пишет о певце критика?
Одной из первых о работе Павла Татарова на куйбышевской сцене написала Елена Маргина в "Волжской коммуне" 16 февраля 1985 года: "Певец не рассказывает о чувствах своих персонажей, а живет ими. Актер обладает даром передавать слушателям почти физическое ощущение жизни своих персонажей".
Журналистка особо отмечала психологические полюса, незаурядный темперамент в роли Хозе, молодость, свежесть, эластичность голоса в партии Радамеса, трагизм, одухотворенность в образе Каварадосси. Положительно оценены и лирические партии в репертуаре Павла Татарова: Ленский, Иван Лыков. Маргина замечает, что вокально они легко даются певцу, сценически, образно проработаны очень оригинально. Иван Лыков у него - смелый, прямой, сильный юноша, без слащавой сентиментальности, которой его нередко наделяют. Очень серьезен и значителен Ленский. Он у Татарова - поэт, максималист, умница, на ларинском балу даже немножко похож на Чацкого. Статья заканчивалась соображением о том, что с некоторыми трактовками Павла Татарова можно спорить, можно соглашаться, "но бесспорно то, что жажда творчества для этого артиста - самая характерная черта".
Есть в прессе о П. Татарове и критические отклики, которые в нашу "информацию для размышлений" тоже следует включить.
В "Князе Игоре" Татаров спел Владимира Игоревича. Как всегда, вложил много труда, сил, как всегда, его персонаж не совсем похож на то, что иной раз в этой роли делают предшественники. У многих актеров Владимир Игоревич - это слабый человек: и влюбился в половчанку, и за отцом из плена не бежал. И вообще мелковат, разве что мил и нежен. А Татаров знает о своем герое другое: Владимир Игоревич с детства был обручен с Кончаковной, любовь к ней не минутное головокружение, но страсть, привязанность с детства, долг. Его влечет к ней всю жизнь, ему легче умереть, чем отказаться от нее.
Убедительно?.. Одному из критиков показалось, что нет. Оценивая высоко в "Волжской коммуне" 6 апреля 1986. года весь спектакль, он трактовку Владимира Игоревича не принимал, считал его слишком сильным и героичным.
Не будем ни опровергать, ни соглашаться, пусть читатель сам решит. Лучше всего на спектакле.
Музыковед Л. Беляева в "Волжской коммуне" 29 августа 1987 года очень верно вспоминает о первом выступлении Татарова на куйбышевской сцене: "Было это на премьере "Тоски" осенью 1982 года. С редкостной для дебютанта уверенностью и смелостью ворвался на подмостки совсем еще молодой Каварадосси - бескомпромиссный, решительный, горячий и порывистый в своих чувствах, безоглядный в любви, непреклонный в борьбе, в исполнении своего святого долга. Чтобы с первых шагов так о себе заявить, требовался характер, творческий запал и, конечно же, большое мастерство. А оно уже тогда присутствовало у Павла, год от года набирая все большую высоту". Наблюдая артиста на спевках, на репетициях, Л. Беляева была вправе писать о П. Татарове как о человеке колоссальной работоспособности. Помногу часов спевки, полная загрузка в теноровом репертуаре. Вот и попеть бы на уроке вполсилы, вполнакала. Но это не для него.
Круг мнений о певце будет неполным, если не включить отклики коллег по театру. Здесь также есть разные суждения. Кто-то восхищается работоспособностью, музыкальностью, голосом Павла. Кто-то критикует за резкость, за чрезмерные претензии к партнеру, к оркестру, оформлению сцены. Но все сходятся на том, что Татаров по-настоящему творческий человек.
Вот что говорит режиссер Н. Н. Савинов, автор известной книги "Мир оперного спектакля": "Павел из тех редких актеров, для которых опера не работа, но жизнь, служение. Так должно быть, так должен жить каждый человек, работающий в театре. Но ведь доступно это далеко не всем. Не правда ли?...
Когда речь идет о судьбе спектакля, он может быть запальчив, может преувеличивать недостатки. Но именно тогда, когда речь идет о работе. В конечном итоге, он всегда отстаивает интересы дела, интересы музыки, интересы искусства.
Человек он ранимый, с тонкой нервной организацией, его может задеть мелочь, деталь, пустяк. Но именно это душевное устройство позволяет ему гореть на сцене, проводить каждый спектакль, как единственный и последний. Его надо беречь и защищать от суеты. После первого же спектакля с его участием ясно, что это честный и талантливый человек.
Сейчас в наших планах "Отелло" Верди. Мы бы никогда не решились взяться за эту работу, если бы не были убеждены во внутреннем соответствии Павла Татарова главной роли. В нем есть необходимые для Отелло внутренняя чистота, доверчивость, стремление к идеалу. Если бы не было этого, при голосе любого качества браться за вердиевского "Отелло" мы бы не стали.
Работать с ним и легко и трудно. Он ничего не берет на веру: ни комплименты, ни замечания. После пышной похвалы может замкнуться. Критику, даже самую спокойную и благодушную, вначале будет оспаривать и опровергать. Но проходит день-два - и видишь, что он услышал совет. Да не только принял, но освоил, творчески развил..." Дирижер .Владимир Федорович Коваленко принадлежит к той формации дирижеров, которая окончательно отвергла простое тактирование, формальное капельмейстерство и всей душой стремится к созданию музыкальной образности, музыкальной концепций спектакля. Вот его впечатления от работы с Павлом Татаровым:
"Павел очень гармоничный актер. Редкостный голос - тенор с баритональной окраской, светлый блестящий верх и мужественный бархатистый низ. Любой оперный репертуар держится на партиях драматических теноров: Верди и Чайковский, Визе и Римский-Корсаков, Вагнер, Пуччини. Тем не менее настоящих драматических теноров мало. У одного слабоват верх, у другого неинтересные внешние данные, он не может быть героем-красавцем Радамесом или испанским солдатом из Наварры. У Татарова голос очень полный, внешние данные прекрасные. К этому он обладает страстной преданностью сцене. Сцена - его призвание.
В рабочем общении - податливый человек, сработаться с ним легко. Если подсказанная ему идея носит деловой характер, он ее обязательно примет и сам отработает до мелочей.
Некоторых коллег, в особенности тех, кто пригас в нашей страшной суете и перегрузках, изумляет его отдача, то, что он каждый раз поет, как последний, нагружается разными, предельно трудными партиями, ни от чего не отказывается. Ему предлагают поберечь себя, не сжигать на каждом спектакле. Но я полагаю, что его внутренний мир устроен так, что предельная отдача - самое легкое, самое естественное существование для него..."
Перед нами прошли разные мнения, разные суждения о творческой манере Павла Татарова. Так или иначе, они сходятся на одной главной, как мне кажется, черте, которую многие ощущают, подразумевают, но не всегда произносят. Он - артист широкой аудитории. Он поет для зала, он счастлив, когда захвачены все, когда его артистическая отдача покорила зрителей. Этим объясняется многое в стиле - вокальном, артистическом - Татарова. Ему нужны экспрессивная эмоциональность, широчайшие звуковые волны, полетность звука. Ему надо захватить и пронизать зал. Ему нужны свобода, пластическая выразительность, приковывающие внимание и внушающие симпатию. Ему нужно войти в какой-то особый, сильный, магнетический контакт с залом, и потому его герои не могут быть слабыми, покорными. В них всегда есть сила, энергия, действенность. Его герои удивительно современны в своем ощущений жизни, времени, в своей стремительности, неравнодушности.
Он всегда имеет успех у публики. И дело здесь все-таки не только в голосе, сценическом мастерстве, но и в его настроенности на зал. Он не способен солгать на сцене, расчетливо себя отмерить и не потратить лишнего. Здесь, на сцене, его главная жизнь. Ему надо своею душой, нервами, голосом обогреть Вселенную Театра.