Первая русская революция

Начинаются уличные бои. В фойе театра открывается лазарет, где в качестве сестер милосердия день и ночь дежурят артистки и ученицы школы МХТ. "Какая жизнь, какие чувства! - пишет в эти дни О. Л. Книппер своему брату. - Кончился век нытиков, подавленности, идет громада, надвигается. Боже мой, во всех пьесах Антона пророчества этой жизни! С совсем новым чувством я играю "Вишневый сад^*"".

^*(Музей МХАТ, архив О. Л. Книппер-Чеховой.)

Первое представление "Детей солнца", по словам Немировича-Данченко, "застревает в гуще политических событий". Полиция переходит в наступление. Станиславский вместе с другими художественниками подписывает протест против "возмутительного расстреливания народа, возвращавшегося с похорон Баумана^*". И хотя режиссеры пытаются вести репетиции "Горя от ума", а Станиславский упрямо продолжает репетировать Фамусова даже во время перестрелки в Камергерском переулке, им все труднее удается поддерживать творческую обстановку в коллективе. Наконец, настают дни декабрьского вооруженного восстания.

^*(Фонды Гос. музея Революции СССР, № 30892/1 (фотокопия в Музее МХАТ).)

В архиве Станиславского сохранилось яркое описание атмосферы этих дней в жизни МХТ; прочтем его и почувствуем, чем жил театр и его создатель в это время, которое он называет "force majeure.

"6 декабря шел "Вишневый сад" Чехова. 7-го началась знаменитая декабрьская забастовка.

Электричество погасло, вода перестала течь из кранов, железнодорожные поезда остановились, магазины закрывались..

По улицам блуждала праздная толпа...

Носились грозные слухи...

Волновали тяжелые предчувствия.

Наш театр переживал опасное время: энергия падала, касса пустела, будущее казалось мрачным, и тем не менее мы были рады тому, что спектакли временно прекратились.

Когда народные страсти выносятся на улицу, театр и актеры становятся лишними.

Искусство - слишком деликатное орудие духовного воздействия, чтоб пользоваться им для грубой политической или партийной борьбы[...]

Трудно поддерживать бодрость труппы в такой подавленной атмосфере.

Да! Мы были рады временному прекращению спектаклей. Но что же делать дальше? Этот вопрос обсуждался много дней.

При надвигающейся опасности - люди жмутся друг к другу, так и мы. Боясь одиночества, как-то случайно сошлись в театр в обычный для репетиций час. Артисты разбились на группы и говорили почти шепотом. В доме, где находится умирающий, также сходятся тесной группой и тихо говорят о неизбежном.

В одной из групп обвиняли кого-то... Найти виновного в несчастье - это большое утешение.

С таким репертуаром... горячился кто-то...

В другой группе обсуждались материальные вопросы.

Разговор тяжелый по теме и по форме. Каждый из говорящих бросал фразу или задавал вопрос и молча сам придумывал ответ.

В третьей группе рассказывали о предстоящих ужасах и бранили правительство. Это была беспечная и экспансивная молодежь.

Надо было найти бодрый тон. На все расспросы о будущем я старался отвечать как можно веселее.

У меня вышло как-то так, что забастовка - это очень хорошо и даже полезно для театра. Мы успеем подготовить "Горе от ума", а без него не стоит и существовать театру.

Словом, я старался доказать, что "Горе от ума" - единственная пьеса, подходящая к революции...^*"

^*(Музей МХАТ, архив К. С, № 1093.)

Запись эта, точно передающая состояние духа Станиславского в те дни, обрывается на том, что "пайщики" театра переходят к деловым предложениям - как жить дальше? Вскоре был найден выход: весь театр уезжает на гастроли за границу. С февраля по май 1906 года МХТ впервые показывает свои лучшие спектакли - "Царь Федор Иоаннович", "Дядя Ваня", "Три сестры", "Доктор Штокман" и "На дне" за рубежом, в городах Западной Европы. 62 спектакля, сыгранные Художественным театром в Берлине, Дрездене, Лейпциге, Праге, Вене, Франкфурте-на-Майне, Ганновере, Карлсруэ, Висбадене и Варшаве, явились подлинным триумфом русской сценической культуры. Они принесли Станиславскому поистине мировую славу.

"Шапку долой перед вами, москвичи! - восторженно восклицает критик газеты "Tagliche Kundschau" после первого представления "Царя Федора". - Вы выросли на почве современности и на почве исторического прошлого, но есть в вас нечто, что принадлежит завтрашнему и послезавтрашнему дню, что принадлежит грядущему^*". "И в Берлине, и в Вене, - пишет из-за границы Немирович-Данченко, - не было ни одной значительной статьи влиятельнейших газет, которая не сказала бы, что русское сценическое искусство еще раз напомнило европейскому обществу о мощи духовных сил России^**". "Трудно поверить, что все газеты, без всякого исключения, захлебываются от восторга, - сообщает Станиславский из Берлина. - Главные критики обрушились на немецкое искусство и кричат, чтобы актеры поскорее бежали учиться к русским. Русские, - пишут они, - отстали от нас в политической жизни, но мы испуганы и изумлены тем, что они обогнали нас на 20 лет в искусстве^***".

^*(К. С. Станиславский. Собр. соч., т. 7, стр. 709.)

^**(Из письма к С. Ю. Витте, 25 апреля 190G г. Цит. по кн.: .7". Фрейдкина. Дни и годы Вл. И. Немировича-Данченко, стр. 219.)

^***(К. С. Станиславский. Собр. соч., т. 7, стр. 331.)

К вопросу об "отсталости" России в политической жизни Станиславский возвращается в другом своем письме из Берлина, задумываясь над перспективами первой русской революции и возможными буржуазно-демократическими преобразованиями в стране: "Как тяжело здесь развертывать русские газеты и читать все то, что происходит у вас. Тяжело это особенно потому, что все эти наши невзгоды в лучшем случае приведут нас к западной культуре - это ужасно. Цена этой культуры ровно 5 копеек... Здесь сердца нет - потому-то критиков больше всего удивляет сердце русского человека, при отсутствии всякого пафоса^*".

^*(К. С. Станиславский. Собр. соч., т. 7, стр. 336-337.)

Задумываясь об истинном значении гастролей МХТ, Л. Андреев писал в апреле 1906 года. Немировичу-Данченко: "Едва ли кому-нибудь приходило в голову, что Ваш театр будет представительствовать за русскую революцию - Художественный театр с репертуаром Чехова и Ибсена! - а так оно и вышло.

В соединении с русской литературой, которая упорно пробивает себе путь на Запад, Ваш театр показал немцам и прочим "инородцам", что в лице России они имеют дело с огромной нарождающейся силой, с молодой, прекрасной страной, умеющей и страдания свои претворить в высокие образцы художественно-человеческие^*".

^*(Музей МХАТ, архив Н. -Д., № 3139/1.)

Первая заграничная поездка Художественного театра, встречи с крупнейшими европейскими актерами, режиссерами, драматургами - Л. Барнаем, Э. Дузе, Ф. Гаазе, М. Рейнгардтом, Й. Кайнцем, Я. Квапилом, Г. Гауптманом, А. Шницлером, Г. Зудерманом и другими - вселили в душу Станиславского новую уверенность в величии и нерушимости лучших традиций Художественного театра, традиций глубокого и простого, душевно тонкого и человечного, истинно русского сценического искусства.

Но ни восторги зрителей, ни высокие оценки критиков, ни настоящая слава не могли изменить натуры Станиславского: он оставался верным своей вечной неудовлетворенности достигнутым, своей постоянной жажде обновления искусства.

Едва вернувшись в Москву, он первое письмо посылает В. Я. Брюсову. "Функции бывшей Студии возрождаются в Художественном театре, - сообщает он. - Хотелось бы очень заинтересовать Вас этим делом и воспользоваться Вашими советами. Я был бы очень счастлив видеть Вас завтра у себя... Соберется кое-кто из лиц, интересующихся новым направлением в нашем искусстве^*". Брюсов отвечал ему: "Готов от всей души, по мере сил и умения, способствовать Вашим начинаниям в духе бывшей Студии. Очень и очень прошу Вас, если мне есть место в этой работе, сохраните его за мной^**". Кроме Брюсова, Станиславский хотел привлечь в театр Л. Сулержицкого, В. Егорова, Н. Ульянова, М. Волошина, Ю. Балтрушайтиса и других писателей и художников "нового направления".

^*(К. С. Станиславский. Собр. соч., т. 7, стр. 339.)

^**(15 мая 1906 г. Музей МХАТ, архив К. С.)

Словом, Станиславский в поисках "новой идеи" стремится "разумно воспользоваться результатами юных брожений" погибшей Студии. Ради этого он и испытывает потребность придирчиво пересмотреть весь свой прошедший опыт, строго продумать все открытия и ошибки. "Изверившись в постановочных театральных средствах и объявив войну плохой театральности, я обратился к хорошей условности, надеясь, что она заменит собой дурную, ненавистную мне^*". И углубился прежде всего в проблему актерской техники: "Без этого дальнейшее движение вперед становилось невозможным".

^*(Собр. соч., т. 1, стр. 316.)

"В таком состоянии я приехал на лето в Финляндию", - так начинает Станиславский новую главу своей книги "Моя жизнь в искусстве", названную "Открытие давно известных истин". С этой поры он ведет повествование о своей "артистической зрелости". Последуем и мы за предначертанием автора и подведем на этом черту его "артистической юности".