22 сентября. Кочергин Эдуард Степанович, советский театральный художник - 50 лет со дня рождения (1937)

Ученик И. Акимова и Т. Бруни, Кочергин начинал свой путь в мастерских Ленинградского Малого театра оперы и балета. Затем оформлял спектакли в театрах Пскова, Красноярска, Риги, Тбилиси, Москвы. Выл главным художником ряда ленинградских театров, с 1972 г. он главный художник АВДТ им. М. Горького, где его искусство органично соединилось с режиссурой Г. Товстоногова. В лучших работах Кочергина ("Насмешливое мое счастье" - Ленинградский театр им. В. Ф. Комиссаржевской; "Борис Годунов" - Драматический театр им. А. С. Пушкина, Псков; "Гамлет" - ТЮЗ, Красноярск; "Монолог о браке" - Ленинградский театр комедии; "История лошади", "Дачники", "Тихий Дон", "Смерть Тарелкина", "На всякого мудреца довольно простоты" - АБДТ им. М. Горького) обнаруживается высокий вкус, умение мыслить в живописной и графической форме категориями театра.

Заслуженный деятель искусств РСФСР, дважды лауреат Государственной премии ("Тихий Дон" - АБДТ, 1978; драматическая трилогия А. К. Толстого - Театр им. В. Ф. Комиссаржевской, 1972-1978) Э. Кочергин оформлял спектакли за рубежом (Финляндия, Югославия, ФРГ), вел курс театральных художников в Ленинградском институте театра, музыки и кинематографии им. Н. К. Черкасова.

Из интервью с Э. С. Кочергиным

Мы работаем на театр... Изначально мы совершенно несамостоятельны. Может быть, потом, в результате, скажется, что какая-то самостоятельность есть. Но изначально мы во власти, во-первых, драматургии, во-вторых, режиссера. Еще есть сцена и ее параметры, еще есть смета и мастерские. И даже мастера, на которых рассчитываешь. Все это тоже входит в сценографию…

А что самое главное в театре? Артист. Старая истина, записанная золотыми буквами, подписанная великими именами. И для нас артист не просто лицедей, которого мы одеваем, но и точка отсчета, некий габарит, размер, который движется в нашей декорации, с которым мы должны считаться. Этот параметр, эта необходимость считаться с размером человека, может быть, и отличает нас от живописи и книжных дел и приближает к архитектуре.

Макет декорации к спектаклю 'Возвращение на круги своя'. Малый академический театр Союза ССР

Еще мы имеем искусственный свет, которым тоже должны уметь пользоваться, делать его своим союзником. А этого нет ни у кого - это есть только у нас. И это тоже театр, на который мы работаем... Сценография ничего не направляет. Мы можем только поэтическим, что ли, ходом влиять на спектакль, косвенно. Влиять своей личностью, своей душой, своим опытом.

Из ст.: Круглый стол "ДИ". "Кто мы?" - обсуждают художники театра.- Декоративное искусство СССР, 1979, № 3.

Сцена из спектакля 'Смерть Тарелкина'. Ленинградский академический Большой драматический театр им. М. Горького

Занавес не участвует в этом спектакле ("Тихий Дон" no М. Шолохову.- Ред.). Войдя в зрительный зал, вы сразу, еще до начала действия, включаетесь в мир, в котором вам предстоит прожить три с лишним часа сценического времени. Этот мир непривычен глазу. Условность декорации вырастает здесь из "сверхреализма", из того эпического чувства, что навеяло когда-то поэту: "Его зарыли в шар земной..." Земля, помещенная на плоскости сцены, выпукла, и над горизонтом - околышем казачьей фуражки - встает свод неба. Такой примерно земля видится из иллюминатора взлетевшего самолета: детали смазываются, пропадают, зато заметна кривизна горизонта.

Образ Земли, перепаханной плугом революции, со свежими его следами, уходящими в небо, будет жить на протяжении всего спектакля своей суверенной жизнью. Это вздыбленная, потревоженная Земля, и Тихий Дон не раз наполнится кровью бушующих на ней классовых битв. Но она же останется и навеки прекрасной, животворящей, дарующей гармонию, любовь, мир.

Изобразительное решение постановки близко поэтике фрески с ее одновременным тяготением к монументализму и экспрессии. Впрочем, в изобразительной концепции спектакль опирается на шолоховский текст, как бы зримо воплощая даруемое романом ощущение простора, в конце концов вырастающее в чувство трансцендентальности, да будет позволено употребить в данном случае неканоническое определение. Знаменитый шолоховский образ - черное солнце, которое в черном небе увидел Григорий после смерти Аксиньи, в минуту величайшей подавленности и растерянности перед жизнью, воссоздан в спектакле дословно. В затемненном пространстве колосников черный диск в оранжевом кольце контражура и впрямь ослепителен. Казалось бы, если следовать канонам, такого рода трансплантации противопоказаны искусству: ведь по внешним признакам это чисто иллюстративный ход. Но снова убеждаешься, как непродуктивны в искусстве общие положения.

Из ст.: Стишова Е. История мятежной души.- Театр, 1977, № 11. Лит.: Соловьев Вл. "Сверхзадача" декораций.- Аврора, 1971, № 5; Советские художники театра и кино - 76. M., 1978; Художник, сцена. М., 1978; Овэс Л. Эдуард Кочергин.- Театр, 1980, № 10; Савицкая О. Мастер, мастерская, ученики.- Аврора, 1984, № 10.