Семья, детство, юность. Первый учитель

Русский театр знает немало театральных династий, прославивших его своими талантами. Такова и семья Мессерер, давшая советскому искусству несколько замечательных актеров.

У московского врача Михаила Борисовича Мессерера было восемь детей. Пять пошли в искусство: Азарий и Елизавета стали драматическими артистами, Асаф и Суламифь прославились в балете, Ра снималась в кинематографе.

В пашу задачу не входит разбор творчества каждого из них. Скажем лишь, что более сорока лет плодотворно работает в Большом театре народный артист РСФСР Асаф Мессерер. Долгие годы он был одним из ведущих танцовщиков этой прославленной труппы, а ныне стал балетмейстером и педагогом. Почти четверть века танцевала па сцене Большого театра, исполняя главные партии во многих балетах, и народная артистка республики Суламифь Мессерер. Теперь она, так же как и брат, перешла на педагогическую работу. Ра Мессерер, окончив Государственный кинотехникум, снималась во многих фильмах, главным образом в период немого кино. И, наконец, Елизавета Мессерер, один из авторов этих строк, тридцать лет работала на московской драматической сцене (сначала в Театре под руководством Ю. А. Завадского, затем в Театре имени М. Н. Ермоловой), сыграв за это время около шестидесяти ролей.

Ныне в искусстве - второе поколение театральной семьи Мессерер. Выдающаяся представительница его - прима-балерина Большого театра, народная артистка СССР, лауреат Ленинской премии Майя Плисецкая.

Первым связал свою жизнь с театром старший из Мессереров - Азарий, родившийся 18 (30) марта 1897 года.

Уже в самом раннем детстве его, как это часто бывает, судя по многим актерским биографиям, можно отметить признаки будущего призвания. Веселый, задорный, шаловливый, Азарий вечно всех "изображал" и "показывал" - родных, знакомых, соседей. "Портреты" эти отличались большим сходством, добродушным юмором.

Правда, в гимназии страсть к копированию иногда оборачивалась для него плачевно. Тихо и сосредоточенно сидел он на уроках и, как говорится, ел глазами учителя. Однако мысли маленького шалуна были весьма далеки от того, что говорил педагог. Он внимательно изучал, как двигаются губы у преподавателя, как поднимаются брови, как дергается глаз, следил за интонацией, манерой произносить слова, за характерными жестами, походкой. И вдруг неожиданно класс взрывался хохотом - это гимназист Мессерер изображал учителя, за что, конечно, получал по заслугам.

Первое театральное впечатление Азарий получил в цирке, когда ему было семь лет. Он вернулся домой возбужденный, с горящими глазами и тут же "сыграл" всю программу от начала до конца. Он был и клоуном, и акробатом, и жонглером, и даже укротителем, причем роли хищников он распределил между своими маленькими братьями и сестрами и "укрощал" их длинным бичом, который тут же соорудил из ремня и веревки.

На сцену Азарий впервые вышел одиннадцати лет. Когда он учился в третьем классе, в гимназии готовили ученический спектакль - "Недоросль" Д. И. Фонвизина. Юный артист, конечно же, готов был играть буквально все роли и, зная наизусть пьесу, разыгрывал ее в лицах перед домашними. В спектакле ему была поручена роль учителя-немца. Пожалуй, самый большой успех выпал на его долю. Когда в ходе спектакля Азарий с немецким акцентом произнес фразу: "А-а-а, теперь-то я фишу, уморить хотят ребенка!" - зал разразился хохотом и рукоплесканиями.

В детстве у Азария был красивый голос - альт. Одно время он даже пел в московском детском хоре. А дома организовал хор из братьев и сестер. Распределил всех по голосам, давал указания, когда кому вступать, и очень выразительно и пластично дирижировал. Получался стройный музыкальный ансамбль. Пели песни то протяжные, грустные, то веселые, бравурные. Последние гораздо чаще, так как "дирижер" грустить не любил.

А иногда мальчик один изображал целый оркестр, причем не простой, а военный. Делал он это так: становился возле окна и, барабаня по стеклу пальцами и основой ладони и особым образом сжимая губы, выпевал мелодии маршей, вальсов. Создавалось полное впечатление отдаленного звучания военного оркестра, так что не только гости и соседи, но и все домашние, слушавшие этот "оркестр" не раз, невольно подходили к окнам взглянуть на проходивших мимо музыкантов. Уже известным актером Азарин неизменно приводил в восторг друзей своим "военным оркестром",- так виртуозно, талантливо и смешно изображал он его.

В гимназии Азарий учился "с прохладцей". Впоследствии он вспоминал, что учиться не любил и успевал неважно. Но к чтению пристрастился довольно рано, читал много и даже сам в юношестве пробовал писать стихи, басни, переводил с французского.

Любимым поэтом его был Пушкип. Из прозаиков очень любил Гоголя, Чехова, Горького. Гоголем особенно восхищался, перечитывал его по многу раз. И в доме все знали: если вдруг Азарий начинал хохотать на всю комнату - значит, он читает Гоголя...

Окончив гимназию, Азарий впервые серьезно задумался о театре. Однажды вместе с братом Маттанием, который учился в коммерческом училище, он отправился во Вторую студию МХТ узнать, каковы условия приема туда.

Решение это было отнюдь не случайным. Лет с четырнадцати-пятнадцати Азарий стал страстным театралом. Он старался не пропустить ни одной премьеры, ни одних гастролей заезжих знаменитостей. И подсознательно, исподволь в нем вырабатывались определенные художественные пристрастия и вкусы. Характер их с самого начала был вполне ясен: Азария влекло к реалистическому искусству.

В предреволюционные годы, когда он приобщался к театру, многие сценические подмостки захлестывала мутная волна всевозможных формалистических изысков и ухищрений, эстетского стилизаторства, грубого эротического натурализма. Но ни один из этих "искусов" не смутил юную, жадно вбиравшую впечатления душу Азария. "Измы" его не волновали, оставляли равнодушным.

Зато со спектаклей Художественного театра он приходил взволнованный и просветленный. Огромный мир чувств и мыслей, раскрывавшийся перед Азариным, вдохновенная, потрясающая реалистической простотой и психологической глубиной игра Станиславского, Москвина, Леонидова, Качалова, Артема, Лужского, Грибунина, Книпнер-Чеховой, Лилиной - вот что было для него откровением, мечтой, властно и все глубже и глубже захватывающей все его существо. Именно поэтому, решив связать свою судьбу с театром, он постучался у дверей МХТ. По-стучался робко и смущенно. Настолько робко, что все переговоры попросил вести брата.

В. И. Качалов и А. М. Азарин. 1934

Однако переговоры эти успехом не увенчались. Во- первых, в студии в ту пору не было приема, а, во-вторых, кто-то из студийцев напугал юношей сложностью и трудностью условий поступления в театр, и они ушли расстроенные и разочарованные.

Но Азарий не отказался от своей мечты. Он еще не знал, когда и как она осуществится, но в том, что рано или поздно она должна осуществиться,- для него не было никаких сомнений.

Наступила весна 1917 года. Революционные события нарастали. Азарий не хотел, не мог оставаться в стороне от них. Он добровольцем вступил в Красную Гвардию.

Бои с белыми войсками. Ранение. Госпиталь. Демобилизация. Пройдя через все это, Азарий в конце 1918 года вернулся домой.

И вновь театр захватил все его помыслы, вновь встал вопрос о том, чтобы учиться любимому делу, к которому чувствуешь призвание, без которого жизнь не мыслится.

"Театральная жизнь моя,- вспоминал много лет спустя Азарин,- началась в конце 1918 года, в студии Е. Вахтангова (так называемая Мансуровская студия ^* ), куда я был принят по конкурсному испытанию".

^* (Студия именовалась так по названию переулка, в котором находилась.)

Произошло все это так.

В декабре 1918 года, вскоре после возвращения из госпиталя, Азарий Мессерер прочитал па афишной тумбе объявление о том, что Московская драматическая студия под руководством Е. Б. Вахтангова принимает по конкурсу учеников.

Объявлений подобного рода в те годы было множество. Несмотря на суровое, тревожное время, различные театральные студии - драматические, оперные, балетные, пантомимы - возникали и росли как грибы. Правда, многие из них довольно быстро прекращали свое существование, но на их месте образовывались новые.

Студия Вахтангова была не из "самоновейших". За несколько лет своей жизни она успела завоевать репутацию серьезного, отнюдь не поверхностного дела, со сложившимися традициями, с крепким и стабильным коллективом преподавателей.

Азарий Мессерер обо всем этом, конечно, слышал. Также слышал и о том, что руководитель студии - художник чрезвычайно интересный, ищущий, стремящийся утверждать в искусстве новые, революционные идеалы. Немаловажным для юноши, несомненно, было и то обстоятельство, что Евгений Богратиорович Вахтангов и его студия были внутренне связаны с Московским Художественным театром. Все это и определило решение Азария участвовать в приемном конкурсе Мансуровской студии.

Конкурс проходил в два тура. На первом Азарий читал басню Крылова "Ворона и Лисица" в образе армянского мальчика, отвечающего учителю урок. Это было настолько смешно и неожиданно, что все присутствовавшие на экзамене - педагоги, старшие студийцы - хохотали до слез. Причем армянский акцент юноши все приняли всерьез. И хотя с дефектами речи в актерскую студию принимать не полагалось, его допустили на второй тур - столь интересно и талантливо он выступил.

Второй тур проводил сам Вахтангов. Когда очередь дошла до Азария, режиссер-педагог студии Ксения Ивановна Котлубай с сожалением предупредила Евгения Богратионовича: "Это, бесспорно, очень одаренный и артистичный юноша, но у него армянский акцент".

Азарий читал сначала "Тройку" (отрывок из "Мертвых душ" Гоголя), потом басню Крылова "Любопытный",

Ко всеобщему удивлению, выяснилось, что у него чистейшая московская речь и прекрасная дикция.

Вахтангов недоуменно смотрел на Котлубай, она в свою очередь - на Вахтангова и оба вместе - на экзаменуемого. Азарий объяснил происхождение своего армянского акцента на первом туре. Евгений Богратионович попросил юношу показать, как он это делает. Азарий снова прочитал басню "Ворона и Лисица" в образе армянского мальчика и опять очень развеселил всех своих экзаменаторов.

Еще больше рассмешил он Вахтангова, делая этюд, в котором раздувал воображаемым сапогом воображаемый самовар. Азарий мгновенно придумал целую серию занятных и ярких приспособлений, самовар у него никак не хотел разгораться, и этюд превратился в развернутую, законченную комическую сценку.

Ни у кого из членов приемной комиссии сомнений не было - Азарий Мессерер был принят в студию и стал учеником Вахтангова. "Как хорошо, что первые мои сценические шаги прошли под его началом и руководством",- записал впоследствии в дневнике Азарин, вспоминая о своей "колыбели - Вахтанговской студии". А позднее он еще более определенно сформулировал, какое огромное и непреходящее значение имел для его творческой жизни тот факт, что именно Вахтангов был его первым учителем.

"Е. Б. Вахтангов, заложивший основание моему театральному мироощущению,- писал Азарин,- воспитал во мне любовь к лучшим традициям Театра, ненависть к штампу и вкус к исканиям на Театре, как он любил говорить, "настоящего", в отличие от ненастоящего, поддельного. Вахтанговскую закваску ощущаю в себе в продолжение всей моей театральной работы, и я преисполнен благодарной памяти к первому моему учителю".

В студии Азарий Мессерер стал Азариным. Но если принятие театрального псевдонима явилось чисто внешним признаком происшедших в его жизни перемен, то куда более важным и значительным было их внутреннее содержание. С головой окунулся он в атмосферу Вахтанговской студии с ее требовательными этическими нормами и суровой дисциплиной. Активно, с энтузиазмом участвует он в жизни студии, с .готовностью выполняя любое поручение, начиная от мытья полов и кончая сложными творческими заданиями. Когда нужно, Азарин - кассир, в другой раз - гример. А вот его выбрали членом Совета студии, и он со всей серьезностью выполняет свои обязанности на этом высоком посту.

Учился Азарин с огромным рвением, вкладывая в занятия весь свой кипучий темперамент. Не ограничиваясь занятиями в самой студии, он много и жадно читает, ходит в музеи, изучает историю живописи, слушает публичные лекции, бывает на музыкальных вечерах, посещает театры. Впитывая в себя различные художественные впечатления, он анализирует их, осмысливает, сравнивает, вырабатывая вкус, собственное отношение к искусству.

Но главное, конечно, это уроки Вахтангова. Личное обаяние Евгения Богратионовича, его сценические занятия, беседы, советы, планы, творческие и гражданские задачи, которые он ставит перед учениками,- все это захватывает молодого студийца всего без остатка.

Вахтангов учил своих воспитанников наблюдать жизнь и людей таким образом, чтобы не столько копировать внешнюю линию их поведения, сколько постигать самую сущность того или иного человеческого характера, улавливать связь между внутренним самочувствием человека и внешним выражением этого самочувствия. Ученик Станиславского, Вахтангов и питомцам своим стремился передать главное, что составляет душу, суть системы гениального?

режиссера и педагога,- умение жить на сцене полноценной "жизнью человеческого духа", всегда быть готовым к подлинному сценическому переживанию.

При этом Вахтангов учил, что живые человеческие чувства должны выражаться на сцене не только правдиво, "натурально", но в яркой театральной форме, непосредственно зависящей от стиля пьесы, от изображаемой в ней эпохи, от современного, то есть сегодняшнего, восприятия этой эпохи.

Театральность, которую Вахтангов прививал своим ученикам, предполагала остроту и яркость пластической выразительности образа, четкий внутренний и внешний ритм сценического поведения актера, его музыкальность- словом, предельную экспрессивность и динамичность внешней формы. Но форму эту всегда и безусловно рождало содержание.

Эти принципы были очень близки характеру дарования Азарина. "Вахтанговская закваска" воспринималась им легко и естественно и действительно ощущалась на всем протяжении его творческого пути. Особенно "вахтанговским" в Азарине было его стремление к праздничной жизнерадостности творчества, к веселому задору в работе, как бы трудна и серьезна она ни была.

Непосредственные уроки Вахтангова, по признанию его воспитанников, оставляли неизгладимое впечатление. Азарин вспоминал, что Евгения Богратионовича отличало особое умение творить в присутствии всей студии, что выразительная пластика Вахтангова чрезвычайно увлекала, а показы его были так великолепны и точны, что невольно обогащали всех присутствовавших.

Очень скоро после поступления в студию Азарин стал участвовать в учебных показах. Сначала это были роли в инсценированных рассказах А. П. Чехова "В цирульне" (Ягодов), "Беспокойный гость" (Лесник). Судя по этим ролям, можно заключить, как Вахтангов прозорливо и педагогически точно определил творческую индивидуальность Азарина и с первых шагов его в студии начал развивать в нем характерность.

А в феврале 1919 года в студии был поставлен спектакль "Вечер одноактных пьес". В него входили - "Вор" О. Мирбо, "Гавань" I. Мопассана и "Когда взойдет месяц" Л. Грегори. Вахтангов в первой из них поручил Азарину роль лакея вора (самого вора играл Ю. А. Завадский), причем ему пришлось срочно заменять заболевшего основного исполнителя, и вводили его почти без репетиции, что называется, "с ходу".

Вспоминая впоследствии свой дебют, Азарин рассказывал, что очень волновался в тот вечер; оделся и загримировался он задолго до начала спектакля, а к первому звонку уже гак устал и вспотел от внутреннего напряжения, как будто пропутешествовал через всю Сахару. Чем усиленнее он обмахивал себя гримировальным полотенцем, тем больше и больше "мокрел". К третьему звонку волнение возросло до предела. "Как я вышел на сцену, как играл, я себе отчета не отдавал. Сцена и зал казались мне погруженными в густой туман...".

Но все обошлось благополучно. Возвращаясь домой, молодой актер перебирал в памяти все, что произошло в этот знаменательный вечер, стараясь понять свои ошибки, докопаться до причин, мешавших нормальному сценическому самочувствию. Ничто его не обескуражило, не повергло в уныние. С восторгом и "яростью" ждал он следующих спектаклей, чтобы еще и еще раз проверить себя, победить сковывающее волнение и обрести ту внутреннюю легкость и свободу, без которых не может быть настоящего творчества.

Вахтангов отлично понимал состояние своего ученика и бережно, исподволь руководил его развитием, поручая все новые и новые роли. Азарин успешно сыграл чеховского Чубукова ("Предложение") и гоголевского Бурдюкова ("Тяжба"). В студии же он начал играть в "Потопе" Ю. Бергера (роль клиента).

Уже в первых ролях, сыгранных Азариным в Мансуровской студии, наметились характерные черты его дарования: яркая комедийность, тонкое чувство юмора и неповторимая, ему одному присущая трогательность. Не сентиментальность, не чувствительность, а именно - трогательность, выражавшаяся в необычайной непосредственности и искренности всего того, что он делал на сцене.

Азарин не обманул надежд своего первого учителя ни в человеческом, ни в актерском плане. Он жил, играл, относился к общему делу истинно "по-вахтанговски". Не случайно Евгений Богратионович подарил ему свой портрет с такой надписью: "Талантливому Азаричу, занятному ученику, с надеждой и верой, что он ищет настоящее". Вместе с портретом Вахтангов подарил своему ученику маленький изящный чубук. Этими подарками Азарин очень дорожил всю свою жизнь. И портрет и трубка всегда висели рядом на стене в его комнате.

Весной 1919 года Вахтангов увлекся идеей постановки "Сказки об Иване-дураке" Л. Толстого в инсценировке М. Чехова. Работа над ней началась в Мансуровской студии. Но там в это время назревал раскол. Группа студийцев самостийно образовала новый Совет студии, противопоставив его старому. К "оппозиционерам" присоединились люди, не разделявшие общественно-политических симпатий Вахтангова, "таланты", тяготившиеся высокими этическими требованиями студийности, наконец, просто недовольные личными свойствами иных членов старого Совета. В студии образовалось два враждующих лагеря, что мешало нормальной деятельности и угрожало самому существованию студии. И Вахтангов, в это время принявший поддержанное К. С. Станиславским приглашение на режиссерскую работу во Вторую студию МХТ, принес сказку туда. Он сам читал ее труппе, тут же проигрывая все роли. Евгений Богратионович делал это так интересно и заразительно, что Вторая студия с восторгом приняла "Сказку об Иване-дураке" к постановке.

Когда Вахтангов и Станиславский распределяли роли и, перебирая фамилии актеров, думали, кому поручить роль отца Ивана-дурака и его двух братьев, Евгений Богратионович заметил: "Есть у меня в Мансуровской студии один юноша, который может сыграть эту роль, но мне он самому нужен".

Станиславский попросил Вахтангова уступить Второй студии этого юношу на роль Отца. Евгений Богратионович дал согласие. Так была предрешена дальнейшая судьба Азарина.

Как раз в ту пору Мансуровская студия окончательно распалась, и Азарин с небольшой группой учеников во главе с самим Вахтанговым перешел во Вторую студию Московского Художественного театра.

Было это летом 1919 года. А в сентябре того же года состоялось первое выступление Азарина на сцене МХТ. Он сыграл роли Выборного и Нищего в "Царе Федоре Иоанновиче" А. К. Толстого. Эту дату Азарин считал началом своей профессиональной артистической деятельности.