III

Высшей точкой творческого акта, искрой, вспышкой горючего материала, блеском молнии, озарением является момент рождения замысла. Здесь в одно мгновение укладывается то, что потом растянется на часы, дни, месяцы, на целые, быть может, годы воплощения.

Владимир Солоухин

Такой эмоциональной вспышкой для меня послужило одно из посещений квартиры семьи Ульяновых на улице Мари-Роз в Париже. Как известно, она состоит из трех комнат, одной сравнительно большой, где помещался рабочий кабинет, другой средней, где жила мать Надежды Константиновны, совсем крохотной спальни, в которой еле помещались две железные кровати, и кухни, служившей одновременно и столовой.

Я снимал ее и ранее, для документального фильма "Встречи с Францией",- всегда на людях, в рабочей суматохе. Но как-то вечером случилось так, что я остался в квартире один (хранитель музея, милейший старик камарад Лежандр, уже привык ко мне и отлучился по делам), и вдруг, не спугнув синие парижские сумерки, не зажигая света, я почувствовал, как воображение мгновенно заселило эти удивительные по скромности - бережно сохраненные Французской компартией - комнаты, где так остро и ярко контрастировала жизнь их обитателей с окружающим фоном города, в котором, по выражению Хемингуэя, "праздник... всегда с тобой".

Но в том-то и заключалась многослойная реальность жизни, что отнюдь не всегда и не для всех был этот праздник. Существовал и другой Париж, о котором поэт Гийом Аполлинер писал:

 "Вновь ты в Париже, среди толп один, 
 И мимо прут стада машин. 
 Тоска сжимает горло, сердце гложет, 
 Как будто никогда, никто тебя любить
                         не сможет"*.

^* (Цит. по кн.: Хартвиг Ю. Аполлинер. М., "Прогресс", 1971, с. 242.)

И вот в таком, другом Париже за створчатыми ставнями окон для одних укрывались драматические, безысходные будни, а для других, как на улице Мари-Роз, рядом с нуждой царили подлинные праздники мысли, вскоре в конечном счете преобразившие весь мир. Но тем более удивительными и щедрыми казались эти пиршества мысли, что рождались они в преодолении скудности буден,- жизнь семьи Ульяновых в Париже была наполнена всеми материальными тяготами эмигрантского бытия.

Так какой же силой веры, воли и знаний должен был обладать этот человек, чтобы сквозь самые черные дни безверия, наступившего после подавления первой революции там, у него на родине,- здесь, в окружении внешне безмятежной карнавальной шумихи, разглядеть свет надежды в конце, казалось, безвыходного туннеля, и не только увидеть, но и повести к нему за собой сначала горстку, а затем и миллионы живущих в темноте и также стремящихся к свету, к празднику не для избранных, а действительно для всех.

Так родился замысел кинокартины о силе веры Ленина.

Но писатель Вл. Солоухин, как говорится, точно в воду глядел, когда обмолвился о сроках, разделяющих рождение замысла от его воплощения. К тому же мыслил он о литературном процессе, где единоличным хозяином является он - автор.

Однако все его богатое воображение не смогло предвидеть, что в условиях кино замысел, родившийся как мгновенная вспышка творческого воображения о постановке фильма, посвященного подвигу жизни Ленина, с его контрастами будней и праздников Парижа, действительно растянется (и теперь уже не по моей вине) не на месяцы - на долгие девять лет.

В конце 1972 года я привлек моего верного соратника по кинолениниане Евгения Габриловича к записи сценарной заявки, но лишь в 1981 году готовый фильм увидел свет экрана, и сегодня пришло время суммировать рабочие заметки, возникающие в процессе драматического и режиссерского замысла. Я не хочу здесь отделять работу сценариста от работы постановщика - мы оба являемся равноправными ее участниками, и уверен, что она входит в общую проблематику поэтики кинорежиссуры, а обращение к нашему личному, пережитому опыту может в чем-то оказаться полезным для вступающих или уже странствующих по извилистым, но все же таким увлекательным путям, как искусство кинематографии.

Итак, в начале работы главное - погружение в материал, факты, историю, иконографию. Изучение тщательное, придирчивое, но не школьное, а художническое - с обязательными ответвлениями в ассоциации, сопоставления, догадки.

И как путеводная нить Ариадны - ритмическое ощущение, предвосхищение, прообраз, дыхание будущего фильма: стало ясно с первых же шагов, что тема на сей раз обяжет повествование стать полифоничным, многоголосным. Этим оно будет отличаться от одноголосия, монологичности нашего предыдущего фильма, "Ленин в Польше", и в его строение обязательно должен вплетаться также и авторский голос - свидетельство современника, размышляющего, сопоставляющего, полемизирующего.

Музыкальный напор, который сопровождал предисловие Александра Блока к "Возмездию", "шум времени", услышанный другим поэтом, Осипом Мандельштамом, заполняли и три с половиной года пребывания Ленина"во Франции- с декабря 1908-го по июнь 1912 года.

В 1909 году в Париже открывается метро...

Широко зажигается электричество...

Бастуют почтовики, задерживаются корректуры новой книги Ленина "Материализм и эмпириокритицизм"...

В 1910 году в России умирает Лев Толстой...

В 1911 году из Лувра крадут "Джоконду" Леонардо да Винчи...

В России разгул реакции, кончающейся трагедией Ленского расстрела 1912 года.

В 1911 году Владимир Ильич выступает в парижском "Альказаре" с рефератом "Революционный подъем российского пролетариата"...

За год до этого в Киеве убит провокатором Столыпин, а во Франции царит разгул террористов из "банды Бонно"...

В 1912 году на смену Тигру Клемансо во Франции к власти приходит Пуанкаре, по прозвищу Война, и тотчас наносит визит Николаю Второму - Кровавому...

На сценах Парижа торжествует Люсьен Гитри в новой пьесе Ростана "Шантеклер", где людские страсти разыгрываются в грандиозном бутафорском курятнике...

Три социалиста-ренегата - Бриан - Мильеран - Вивиани - жестоко подавляют забастовку железнодорожников, но анархистские лидеры профсоюзов отговаривают массы заниматься политической борьбой во имя "чистоты движения".

Ленин участвует в массовом шествии к стене Коммунаров. В 1910 году громит анархистов - в их клубе, после доклада Семашко...

Русский балет завоевывает Париж по мановению магической палочки Дягилева...

Не прекращаются кровавые войны на Балканах, в Марокко, в Конго...

Ленин и Крупская на аэродроме Жювиан наблюдают за полетами первых аэропланов...

В 1910 году улицы Парижа заливает наводнение... Автомобили совершают пробег Париж - Мадрид...

В Париже расцветают большие универсальные магазины...

Военные парады следуют один за другим...

Рабочие массы демонстрируют против казни испанского профессора-революционера Ферреро...

В синематографе Луи Фейяд экранизирует первые эпизоды многотомного романа "Фантомас" Алена и Сувестра...

В 1911 году убирают леса с церкви Саке-Кёр на Монмартре - так буржуазия празднует сорокалетие падения Парижской коммуны...

И летом этого же года в местечке Лонжюмо Ленин возглавляет первую партийную школу: в ней 18 слушателей, из них 10 - большевиков.

Владимир Ильич начинает с чтения "Коммунистического манифеста", а затем проводит 56 лекций по всем вопросам политической и экономической борьбы.

Через десять лет, уже после победы революции, он скажет в своем докладе на X съезде партии:

"Нечего греха таить... фантазеров в нашей среде было немало. И ничего тут нет особенно худого. Откуда же было в такой стране начать социалистическую революцию без фантазеров"^*.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 43, с. 60.)

Действительно, нужно быть фантазером, чтобы с горсткой русских пролетариев, расселенных где-то на окраине Парижа, не только "мечтать" о будущей революции, но закладывать ее действенные основы,- ведь не пройдет и пяти лет со дня отъезда Ленина из Франции, как за такой кратчайший исторический срок на Востоке вспыхнет пламя Октября, начнется новая эра человечества. Ее потом будут воспевать на всех языках мира, и парагвайский поэт Эльвио Ромеро посвятит ей строки: "Переделайте жизнь - взывал французский поэт; думал ли Рембо, что его желания исполнятся здесь? Ленин, великий мечтатель, невысокий лысый улыбчивый человек, чей широкий лоб прорезали молнии ума, осуществил мечту поэта-бродяги, мечту всех поэтов земли"^*.

^* (В. И. Ленин в поэзии народов мира. М., "Худож. лит.", 1980, с. 269.)