Письма с Дальнего востока

"На нашей сцене можно будет воспроизводить любые баталии, до танкового марша включительно. На ней сможет приземлиться самолет", - гордо заявляет в одной из статей А. Д. Попов, художественный руководитель Центрального театра Красной Армии.

На площади Коммуны возводится по проекту архитектора К. Алабяна невиданное театральное здание. В плане оно имеет форму пятиконечной звезды, правда, видеться звезда будет только с неба. С земли, с площади, сооружение смотрится как грандиозный фантастический мавзолей или языческий храм, поднятый на постамент, с крыльями-портиками и тяжелой колоннадой. Наверху - башня. Пока же, в 1935 году, здание в лесах и ЦТКА - так все называют этот театр - играет в маленьком Краснознаменном зале Центрального Дома Красной Армии, тут же рядом, на площади Коммуны.

Вместо сцены здесь неглубокая эстрада, декорации подают из парка через большое окно за кулисами, их подхватывает в одиночку и тащит машинист сцены силач Асмитулин. С боков сцены на хорах размещается оркестр. Им дирижирует Б. А. Александров, который скоро станет руководителем прославленного армейского ансамбля. Все вместе это напоминает клуб и художественную самодеятельность.

Но Алексей Дмитриевич весел! Ему все нравится! Настроение у него прекрасное, страшные дни позади. Вылечился надежно, депрессии как не бывало.

Его ждет сцена зеркалом в тридцать метров ширины и зрительный зал на 1800 мест. Правда, когда он влезает на леса и видит внизу людей, похожих на муравьев, сомнение закрадывается в душу: вот как будут выглядеть актеры! Но обещают, что сцена сможет и уменьшаться в размерах с помощью специальных щитов.

"Военный театр", "ведомственный театр" - эти строгие слова тоже немного смущают Попова, и вокруг часто спрашивают: да как же можно сочетать "искусство" и "устав"? Но в глубине души Попов и этому радуется. Устав и воинская дисциплина - отлично! Красива неукоснительная субординация армии! Там будет порядок.

Прекрасный молодой коллектив - считает Попов. Армейский театр был основан по решению Наркома обороны К. Е. Ворошилова в 1929 году, после того как актерские группы Центрального Дома Красной Армии обслуживали части в боевой обстановке конфликта на КВЖД. В 1932-1934 годах художественным руководителем ЦТКА был Ю. А. Завадский, поставивший на его маленькой сцене один из заметных своих спектаклей "Мстислав Удалой". Е. С. Телешева, режиссер МХАТ, работала над "Вассой Железновой" и "Мещанами" М. Горького. Сплачивалась талантливая труппа, хотя состав ее поначалу и претерпевал различные изменения, актерские и режиссерские уходы, приходы (середина 30-х - время организационных перестроек, слияний старых и рождения новых театральных коллективов). В итоге в молодом театре с вновь назначенным худруком Алексеем Поповым остается следующее "ядро": А. Хованский, А. Хохлов, П. Константинов, Д. Зеркалова, Л. Дмитревская, Л. Добржанская, А. Ходурский, В. Пестовский, В. Благообразов, М. Майоров, Н. Хомякова, А. Богданова, Р. Ракитин. Вскоре приходят В. Ратомский, Г. Васильев. При ЦТКА еще до Попова существовала школа: в ней учатся и те, кто потом станут ведущими актерами театра.

Ближайшую творческую программу Попов формулирует так: предельно правдивая игра, импровизационное самочувствие актера, тончайше проработанное взаимодействие партнеров на сцене. Можно заметить отличие его выступлений, лекций, статей-манифестов второй половины 30-х годов от предыдущего цикла: начала десятилетия. Сейчас уходит вся тема "рационального", исчезает формулировка "представление на основе волнения от мысли", подчеркивается эмоциональная природа творчества актера, переживание, а первым пунктом режиссерско-педагогической программы безоговорочно названа "система" К. С. Станиславского.

Есть тому и внешние причины. Дискуссии о формализме, ранее носившие локальный характер, ныне, после закрытия PAПП и объединения творческих течений на единой платформе, приобретают размах длительной, на двадцать лет, борьбы с формализмом но всему фронту искусств, которая рассматривается как существенно важная часть общей идеологической работы.

В редакционной статье "Правды", опубликованной в феврале 1936года и названной "Сумбур вместо музыки" (по поводу оперы "Леди Макбет Мценского уезда"), говорится о перенесении в оперу "наиболее отрицательных черт "мейерхольдовщины" в умноженном виде". В 1936 году был закрыт МХАТ 2-й, в 1938-м - ГосТИМ. Реалистический театр, руководимый Н. Охлопковым, сливается с таировским Камерным театром. Все эти реорганизации связаны именно с усилением партийной борьбы против формализма.

Специальное правительственное сообщение об огромном успехе спектакля МХАТ "Анна Каренина" призывает равняться на этот театр.

Попов считает для себя необходимым вновь вглядеться в творческие достижения реализма. Тем более что он себя всегда и так считал реалистом, а формализм (если понимать под этим претенциозную, бессодержательную форму) ненавидел.

Он ставит пьесу И. Прута "Год девятнадцатый". Работа нетрудная: самоигральная пьеса, выигрышные роли. Это эпизод гражданской войны, бакинское большевистское подполье, конспирация, смертельно опасная доставка нефти для осажденной Астрахани по Каспию на утлых лодках-"туркменках". На микроэстраде Краснознаменного зала Попов и художник И. С. Федотов - это первая их встреча - сумели эффектно воспроизвести взрыв лодки: ночь, море, грозные волны, опутанный сетями борт баркаса, сигналы позывных, пламя, пороховая завеса. Критика обратила внимание на спектакль и единодушно отметила свежесть и искренность игры молодых исполнителей.

Пока помощник Попова, режиссер спектакля В. Типот, ведет застольные репетиции, Попов позволяет себе даже уехать из Москвы по приглашению Киевского театра имени Ивана Франко: Киевляне пригласили Попова как "специалиста по Шекспиру", у них есть свой замечательный король Лир - Амвросий Бучма. Попов подписывает договор. Вместе с ним в Киев едет В. С. Кеменов, снова консультант постановки. 22-23 января 1936 года будущий постановщик делает двухдневный доклад по концепции трагедии на собрании труппы.

"Король Лир" в эпоху стахановского движения" - так можно было бы чуть прямолинейно, но точно назвать этот замысел. Первая забота Попова - трудный "мостик от Лира к сегодняшнему человеку, который шел со стахановского совещания или читал сегодняшнюю газету... а вечером зашел на "Короля Лира" в театр"^*.

^* (ЦГАЛИ, ед. хр. 52.)

Возникает, как и недавно в "Ромео и Джульетте", ассоциация с могучей эпохой всемирной ломки, образ "половодья", когда "лопнули обручи", человек высвобождается от средневековых пут, начинает ощущать себя личностью, индивидуальностью. В это время разительных контрастов, брожения, поляризации добра и зла "всемогущий монарх возомнил себя высшим существом", стал деспотом, дошел до предела гордыни, и очеловечило его лишь страдание.

Режиссера увлекает запечатленное Шекспиром раздвоение личности, которое он и стремится проследить в персонажах трагедии: "Лир - король и человек. Корделия - придворная и дочь. Трагическое расчленение человека и "чиновника"... Лир и Шут (един в двух лицах, меняются местами). Лир и Глостер (параллель)".

Замысел не осуществился: и у театра изменились планы, и Попова увлекло иное. Возможно, так и не нашел он "мостика" между эпохой, жаждущей, как он считает, света, радости, оптимизма, и мрачным пафосом "Короля Лира", где, по точному слову Блока, "все горько и сухо".

Шекспировская комедия об укрощении строптивой - вот что теперь занимает его мысли.

Неисповедимы пути образа. Замысел спектакля возник у режиссера в венском "Луна-парке".

В Вену Попов поехал в сентябре 1936 года в составе советской делегации на Международный театральный конгресс. Газета "Известия" попросила его быть еще и... спецкором, и каждый день на страницах газеты появлялись переданные Поповым по телефону корреспонденции.

Спецкор не рассказывает, что все свободное время он проводит у аттракционов, как некогда саратовский мальчишка, прогуливавший уроки ради балаганов на Московской площади. Карусель, где лошади, укрепленные на пружинном стержне, ведут себя "как живые": подскакивают, встают на дыбы, останавливаются, скачут рысью, всколыхнула воспоминания о русских ярмарках и навеяла лучшую сцену спектакля "Укрощение строптивой" "Дорога в Падую": знаменитые деревянные кони, резные, с поднятыми копытами, а на конях - прекрасные всадники!

Снова целая лаборатория шекспировского спектакля развернута в театре. Но теперь не обсуждения образов, а импровизационные репетиции, этюды, придумывание биографий персонажей - начало работы. Замысел Попова - четкий, простой, целеустремленный. В нем разгадывается загадка "странной" шекспировской комедии.

Странной кажется она Попову потому (впрочем, и до него уже три века многим казалась странной), что гуманист Шекспир не мог, как убежден постановщик, рассказать историю об укротителе Петруччио и укрощенной Катарине с позиций феодальной морали "жена да убоится мужа своего". Конечно, не мог! Известный во многих обработках и бытовавший до Шекспира на елизаветинской сцене, этот сюжет заблестел другими красками, получил совершенно иное идейное звучание: "Шекспир привнес в текст и подтекст образов только одно обстоятельство: Катарина и Петруччио полюбили друг друга. Идея пьесы - борьба за человеческое достоинство. Любовь и уважение друг к другу - вот основа счастья. Петруччио не только укрощает Катарину, но и укрощается ею. Катарина "укрощается" силой своей любви к нему. Петруччио и Катарина вошли в пьесу одними, а ушли из нее уже другими людьми"^*.

^* (Попов А. Д. Художественная целостность спектакля, с. 78.)

Сцена в дороге и есть кульминация "сюжета об укрощении строптивой", - здесь, по пути на свадьбу сестры Катарины, тихой и благонравной Бьянки, Петруччио делает как бы "генеральную репетицию" покорности Катарины. Но последний раз встают на дыбы своенравные кони. "Петруччио и Катарина уже два крепко спаянных сердца", - говорит режиссер. Весело, согласно кавалькада движется к Падуе. Развернуть эпизод очередной перебранки Петруччио и Катарины в сцену принципиальную, разрешающую конфликт не только репликами шекспировского комедийного текста, но и игрой, движением, ритмом скачки, остановок, участием в действии конских морд, - для всего этого нужна была большая свобода в обращении с шекспировским материалом, в ощущении веселого и авантюрного духа Возрождения, которым напоена комедия.

Этого-то и добивается Попов на импровизационных репетициях, ищет "дух веселого розыгрыша", свойственный ренессансному быту, и, с другой стороны, психологическую точность, ибо воплощение замысла требует тончайшей проработки подтекста. Иначе ничего не получится. И не только у центральных героев, но и у других - контрастирующих - пар: Бьянки и Люченцио, вдовушки и Гортензио, чьи судьбы оттеняют судьбу Петруччио и Катарины.

Но приходится свернуть "лабораторию" и погрузить ее в вагоны специального поезда дальнего-дальнего следования: ЦТКА направляется в Дальневосточный край, или ОКДВА - Особую Краснознаменную Дальневосточную Армию. Поскольку строительство здания задерживается, театр выезжает на долгий срок и в полном составе, с двенадцатью спектаклями и несколькими концертными программами, с огромным разветвленным маршрутом. Предстоит обслуживать, давая ежедневно и одновременно четыре спектакля и концерты, необозримую территорию: от Николаевска-на-Амуре на севере и до Владивостока на юге с выездами к Татарскому проливу и Благовещенску. В поездке и должен Попов выпустить "Укрощение строптивой". Алексей Дмитриевич не устает радоваться. Он засиделся в столице!

"Не могу говорить о других людях, но я в те годы жил в реальном ощущении неизбежности и близости войны. Эта страшная война все время как бы маячила на горизонте", - вспоминал Попов впоследствии. Горизонт военного конфликта виделся ему, как и большинству его современников, на Востоке: там вспыхивали очаги, там плелись провокации, но на замке советская граница:

 У высоких берегов Амура 
 Часовые Родины стоят...

Торжественные проводы, напутствия военного начальства, море цветов на вокзале...

Из писем к А. А. Поповой (и небольшие комментарии):

"19 октября 1937 г.

...Подъезжаем к "Ерофею Палычу". Дорога начала надоедать и утомлять, хотя мы слоняемся по всему поезду и это больше напоминает пароход, нежели железную дорогу.

...Дико и сурово. Особенно суровы и пустынны реки, в которых трудно себе представить какую-либо жизнь...

...Работа идет, репетиции - нормально, поют, играют, читают, готовят программы; народ в поездке как-то значительно сблизился и просто лучше узнал друг друга...

...Пальто линять перестало, хотя хожу в лыжном коричневом костюме (пиджак снял, чтобы не пылился)".

"Ерофей Павлович" - железнодорожная станция, названная в честь купца Е. П. Хабарова, одного из открывателей Приамурья. Его же имя и носит город, куда в яркий и солнечный осенний день 22 октября 1937 года прибыл спецпоезд ЦТКА.

Вокзал до отказа забит девушками. Их регистрируют на специальных пунктах, увозят на автобусах и грузовиках, кажется, их сотни и сотни! Попов никогда не видел столько женских лиц одновременно!

Театр приехал в ДВК в разгар движения "хетагуровок". В феврале 1937 года в "Комсомольской правде" с письмом к девушкам всей страны обратилась Валентина Хетагурова, жена командира Красной Армии. Попала в ДВК по мобилизации с группой ленинградских комсомольцев, вскоре вышла замуж, зовет на Дальний Восток, но "только смелых, решительных". И что началось! В октябре, когда москвичи прибыли в Хабаровск, было зарегистрировано уже девять тысяч новых дальневосточниц - "смелых, решительных". Весело, оживленно было в Хабаровске. На "пятачке", как назывался спуск к Амуру в самом центре города, вечерами звенели девичьи голоса, здесь ходили высокие, плечистые моряки и красные командиры, здесь знакомились, влюблялись, ревновали...

Чуть выше, фасадом к Амуру, стоял желто-белый Дом Красной Армии, перестроенный из здания бывшей городской думы. Окна смотрят прямо на реку, справа, неподалеку, - знаменитый хабаровский утес, высокий обрыв, и под ним всегда шипит и пенится вода. Напротив - краснокирпичный старинный дом, где останавливался по пути на Сахалин А. И. Чехов, рядом с ним - Арсеньевский музей, полный диковинок дальневосточной фауны, а перед входом, среди деревьев, под специальным навесом - стометровый скелет кита. Бескрайний разлив, слияние Амура с Уссури, далеко противоположный низинный берег.

Дом Красной Армии - уютный, чистый, с большим фойе, удобной сценой и прекрасной акустикой. Здесь будет главная стационарная площадка ЦТКА. Часть труппы сразу уезжает из Хабаровска. Попов пока останется (с ним сто десять человек), выпустит "Укрощение строптивой", а далее произойдет "обмен": в Хабаровск вернется вторая группа театра, которая сейчас отправилась по другим городам края (ее возглавляет режиссер И. П. Ворошилов), "хабаровчане" же отправятся в турне. Все сложнейшие передвижения, перекрещения путей, график этой сложнейшей поездки виртуозно разработан начальником ЦТКА В. Е. Месхетели.

В дневниках, которые ведут многие актеры (дневник режиссера А. Л. Шапса публикуется с продолжениями в местных газетах), в письмах А. Д. Попова жене запечатлены и труднейшие транспортировки и поистине героическое преодоление препятствий и стихийных бед, смешные случаи и волнующие встречи.

"Вчера, в ночь на 7-е, в канун Великой Октябрьской революции, мы выезжали с концертом на одну из застав и провели там всю ночь среди бойцов и командиров и их семей. Рады были нам страшно, трудно описать. Замечательно слушали концерт, нельзя забыть этих глаз и лиц. Очень трогательно нас принимали, кормили домашним обедом, который готовили жены командиров, уложили спать, уступив свои комнаты. А под утро мы отправились обратно, так что ночь не спали, но не устали совсем, потому что было очень все хорошо. А сегодня с утра готовим бал в ДКА.

Сейчас 2 часа ночи, пришел с бала-концерта... Было весело. Корзыков конферировал в образе пожарника - всех уморил, и актеров и зрителей, успех имел громадный... Теперь можно садиться за "Укрощение", которое не репетировано (в день бывало по 4-5 концертов и спектакль, а если считать Ворошиловскую группу, то выходит в день по 8-10 мероприятий). Во работа! И все работают безотказно!"

"22 ноября.

...Пришел сегодня раньше домой, завтра с утра нет репетиций, поэтому решил черкнуть моей старушке!

Жизнь идет, как река течет, быстро и медленно в то же время.

В "Укрощении"... все приходится укрупнять и переводить на полный темперамент. Старик Шекспир не переносит мельтешни, все должно быть ковано, гоняю актеров безбожно. Спектакль получается монументальный, зрелищный и благородный. Шифрин, хотя и тихоход, копуша, но все же молодчина. Оформление и костюмы из зала выглядят блестяще! А главное, удивительно благородно-красиво, такое вкусное мягкое сочетание красок. Такого благородства красок, вкуса и отсутствия "липы", бутафорщины я не видел ни в одном шекспировском спектакле. Молодец!

...Сейчас весь вечер сижу дома в туфлях (значит, тепло). Купил здесь 4 полотняные простыни по 26 руб., полуторный размер - привезу в подарок, здесь не надо - есть казенные...".

За окнами Дома Красной Армии стал Амур, задули ветры, облетела яркая листва с раскидистых дальневосточных тополей. Таких в европейской России нет - днем они сверкают на солнце, как тонкая серебряная паутина, ночью похожи на низко стелющиеся густые клубы дыма. На тополях лианы - они напоминают огромные птичьи гнезда. Удивительная природа, удивительный город. Сопки вырастают прямо на равнине, нет перехода, гладь - и сразу изысканный, мягкий контур горного хребта. Причудливы ветви сосен, выгнутые вверх. Здесь край земли, и каждое дерево, каждый куст имеют свою индивидуальность - они последние, замыкающие.

Необычно и население города: особая порода людей, потомки отважных казаков, пробиравшихся к зеленому берегу Амура сквозь таежный бурелом, чащобы и бешеные порожистые реки. Красавцы парни, румяные, улыбающиеся женские лица - отборный народ! И еще жива на холме за речкой Плюснинкой китайская слободка "Шанхай", там, говорят, курильни опиума, притоны, поножовщина - у хабаровской милиции много дел.

В этой обстановке, такой непривычной, облекается в плоть шекспировская Падуя "Укрощения строптивой". Может быть, и хорошо, что контраст столь разителен и даже нелеп: ренессансная Италия, колыбель европейской культуры, и конец Евразии, где еще недавно стучали топоры первопроходцев и строились бревенчатые крепости. Обострено зрение, чувства напряжены.

Над Амуром, в костюмерных и гримерных ДКА, - последние приготовления, на сцене - монтировочные репетиции, прогоны. Попов впервые работает с художником Ниссоном Абрамовичем Шифриным, прекрасным мастером и человеком, который станет ближайшим его помощником во всех театральных исканиях и другом до конца дней. В основу оформления был положен мотив шпалеры, гобелена. В "Укрощении строптивой" много от шекспировской Англии. Благодаря гобелену - элементу северному, английскому - удалось посмотреть на Италию как бы через "английские очки", чуть приглушив пиршество красок Юга. Гобелены служили одновременно задниками в интерьерных сценах и пейзажными фонами. Такова же рукодельная, плотная, изукрашенная словно бы искусными ренессансными мастерами вся материальная среда спектакля.

Попов отказался от интродукции и сцен Сляя, но фальстафовский народный фон этих сцен перешел в интермедии, в "сляеобразные", как говорил Попов, фигуры слуг Петруччио в охотничьем домике, этом "разбойном вертепе" холостяка, куда приезжают молодожены и где развертываются драматические перипетии "укрощения".

Слуги. Постановщик щедро пишет портреты даже тех из них, которые обозначены у Шекспира одним лишь словом "слуга" или не имеют в тексте ни одной реплики. Слуги Петруччио, слуги Батисты - несходные группы, "кланы". Здесь возникает множество разнохарактерных и живых фигур: и шестидесятилетняя кормилица, страж Бьянки, и семнадцатилетняя хохотушка, только что взятая из деревни Лючетта, "болеющая" за Катарину, и старый родственник, тоже фактически слуга, чья представительная и важная осанка придает дому Батисты особую солидность. Целый мир - полнокровный "шекспировский плебс", уже лишившийся той социологической нарочитости, которая все же присутствовала в "Ромео и Джульетте". Здесь же - вольная игра поэзии и фантазии, летающей в XVI веке, музыка старинных окарино, лютен, давших современному оркестру призвук европейского ренессансного мелоса.

Катарину - Л. Добржанскую и Петруччио - В. Пестовского окружал настоящий ансамбль. Все роли - от почтенного Батисты Минола - В. Благообразова, старого смешного селадона Гремио, отлично сыгранного А. Ходурским, до эксцентрической фигуры учителя - Н. Сергеева и шумной компании челяди - были сделаны на уровне, который наконец удовлетворил беспокойного, придирчивого режиссера. И в центре - друг для друга созданные, умные, красивые, яркие молодые люди - герой и героиня. Попов говорил, что последний монолог Катарины ("наша сила в нашей слабости") должен звучать так: "Я расскажу вам, как я его победила". Сохранилась звукозапись финальной сцены спектакля: "накаты" и "откаты" знаменитого пари, чья жена придет скорее по зову мужа, ликующие переливы голоса молодой Добржанской, песня, шум пира - все это позволяет почувствовать спектакль в его первозданной юности, когда в Хабаровском ДКА игралась премьера.

Шекспировскую комедию, конечно, можно читать и играть по-разному. Одновременно со спектаклем Попова вахтанговцы выпустили "Много шума из ничего" в постановке И. М. Рапопорта. Легкие декорации В. Ф. Рындина - игрушечные, картонные арки (тоже ренессансный мотив!), за ними ярко-синее итальянское небо, яркосиние шелковые плащи; фонарики, раскаты песен Тихона Хренникова и в центре дуэт еще одной пары "строптивых", остроумцев Беатриче и Бенедикта, Ц. Мансуровой и Р. Симонова, ослепительных, ироничных, в заговоре с зрительным залом. Маскарад, открытая условность при искренности чувств, которые, однако, тоже не слишком обременяют героев.

"Укрощение строптивой" Попова принадлежит к иному роду театральности, шире - к иному роду театра. Это как бы и театр и одновременно жизнь, фрагмент жизни, далекой, ушедшей, но словно бы выхваченной у времени и тлена, возрожденной и заново дарованной этим людям, которые пришли к нам на три часа, пока длится спектакль, из прекрасного своего далека. Жила-была некогда такая Катарина - кидала в воздух маленькую бархатную шапочку, поднимала вверх руку, смеялась, и огромный резной длинный стол, уставленный фруктами и снедью, стоял на террасе, и сидели вот так эти важные, смешные, умные и приглуповатые, хитрые и сердечные - всякие - гости, у каждого из них был свой дом, свои заботы, и любовь, и дети, внуки...

А. Д. Попов - А. А. Поповой.

"30 ноября 1937.

...30-го была, пожалуй, настоящая премьера, было много высшего нач. состава. Был известный старик патриот Михеев со своими четырьмя сыновьями ("экипаж Михеевых"). Публику и актеров снимала кинохроника... Ждем на "Укрощение" маршала - он обещал. Спектакль ему хвалили. Получили массу телеграмм из Москвы и от Ворошилова. ...Вообще актерам, и нашим и чужим (оперетты), спектакль нравится значительно больше, чем массовому зрителю, это и плохо и хорошо.

...Вчера был мороз 29-30°. В квартире у нас не холодно. Позавчера и вчера справляли с шампанским премьеру. Типот живет у меня в комнате пока до 6-го, а потом уедет с группой в поездку... Типот вносит много юмора - остроумен и приятен... Добржанская - молодчина (извини, что прыгают мысли - это с похмелья)".

...Приходит пора расставаться с Хабаровском: группа А. Д. Попова выезжает в турне, происходит встреча с "ворошиловцами", которые теперь обоснуются в ДКА столицы края. Попов ждет приезда их с двойным нетерпением: среди них молодой актер театра Андрей Попов. Ему уже двадцать лет, эта поездка - первая в его жизни.

"...24 мая (Софийск-на-Амуре).

Два дня ехали на пароходе из Хабаровска с сыном, погода замечательная, отдыхали, теперь живем в красивом месте среди сопок... Сегодня ездили за Амур в озера. Я поймал 6 щук на спиннинг в течение 40 минут. Будем их есть на ужин, угощаю всю группу. Жалеем с сыном, что ты не видишь всего этого края. Живем все вповалку, по 10-16 человек в комнате. Работали, несмотря на это* с удовольствием. Так - вчера дали 3 концерта и 1 спектакль в течение дня. Это письмо, Нюшк, будет последнее. Остался впереди Сахалин - и все".

Весна в тайге, яркие крупные саранки на сочно-зеленых мшистых кочках, дикие пионы с нежным, дурманящим запахом, дымчатые, розовые и голубые сопки, - Попова восхищает эта особенная, незнакомая ему раньше, изысканная красота природы. Вместе с Шифриным (а он оказался тоже влюбленным в природу и перед лицом природы восторженным) делают открытие: китайская акварель,, японская гравюра - никакая не стилизация, а реалистический пейзаж, рисованный с натуры! Как унести с собой это "венецианское небо" над сопками, этот лиловый цветок у светлой воды?

Дальневосточная тайга возникнет на живописном занавесе Шифрина к спектаклю "Падь Серебряная": стройные стволы деревьев, словно навечно накренившиеся от ветра, ветви - крылья птиц, светлая таежная речка. Прозрачный, задумчивый пейзаж переходит в объем декораций и перспективу.

Еще только лишь собираясь с театром в командировку, Попов сумел уговорить съездить на Дальний Восток "перебесившегося" (как писал тот ему в покаянном письме) Н. Ф. Погодина. Попов по-прежнему считал, что только непосредственное впечатление, репортаж, письмо с натуры рождают истинные произведения, достойные погодинского таланта. Убедил. Погодин вернулся в Москву с материалом, восторженно, чудесно и остроумно, как он умел, рассказывал эпизоды из жизни границы, и один из них - "Тревога" - стал, по привычному определению Алексея Дмитриевича, "коконом" пьесы "Падь Серебряная". Метафора "граница на замке" материализовалась для постановщика в таежной местности, где кочки и густая трава незаметно переходят в территорию иной державы, где стоит гулкая настороженная тишина и в небольшом доме, сложенном из свежих смолистых бревен, живут люди очень простые, молодые и веселые, для которых, однако, "ритм свободного напряжения" стал второй натурой, уже не мешая работать, шутить. "Боевая тревога на заставе" и "Концерт самодеятельности" стали лучшими в спектакле ЦТКА "Падь Серебряная" - их играли с особой любовью, наполняя нехитрое действие памятью о Дальнем Востоке.

Это был эскиз "армейского спектакля", идеей которого увлекся Попов, и обаятельной, свежей получилась картина жизни далекой заставы - любовь, товарищество, веселье.

Но эскиз остался лишь эскизом. Содружество с драматургом не продолжилось, Погодин, в отличие от Попова, полюбившего пьесу, объявил ее своей неудачей: "Я очень хорошо изучил для "Пади Серебряной" жизнь на пограничной заставе в условиях Дальнего Востока в 1937 году и хорошо, даже в тонких подробностях, перенес эту жизнь на сцену, но я не уловил человеческих типов за субординацией пограничной службы и за красками специальных жизненных условий".

Пути драматурга и режиссера разошлись окончательно, хотя личная дружба осталась и они оба, такие разные, сохранили взаимную любовь, смешанную с некоторой, чуть слышной иронией.

Но все это потом. А пока Алексей Дмитриевич Попов еще стоит на берегу Татарского пролива, откуда в ясную погоду виден Сахалин. Он думает о подвиге А. П. Чехова, проехавшего на лошадях весь этот огромный путь. На Сахалин театр не попадает: пора в Москву!

На московском вокзале 1 июня 1938 года снова море цветов, приветствия, встречи, духовой оркестр.