Рип Ван Винкль

Рип Ван Винкль, герой самого знаменитого рассказа Вашингтона Ирвинга, давно пленил воображение Джефферсона. Актеру нравилось в рассказе Ирвинга все: и колоритность обстановки, и характер самого Рипа, и острота фабулы, и сочетание комического и серьезного.

Шарль Фехтер в роли Яго. 'Отелло'

Действие рассказа "Рип Ван Винкль" происходит в старинной деревушке у подножия Каатскильских гор, в те времена, когда край был британской провинцией. Герой рассказа - простой, добродушный малый, потомок славных и героических голландских Ван Винклей, который "воинственного характера своих предков... впрочем, не унаследовал", хороший сосед, покорный, забитый супруг. Сварливая жена непрестанно ворчит, упрекает его за лень, за бездельничанье. Он любит посидеть на скамье у небольшого деревенского трактира, "вывеской которому служил намалеванный красной краской портрет его величества Георга III", пофилософствовать с приятелями, дымя трубкой.

Дж. Джефферсон в роли Боба Эйкрза. 'Соперники'

Сюжет рассказа, заимствованный из немецкой литературы^*, носит фантастический характер: Рип, выпив голландской водки из старого бочонка, безмятежно проспал двадцать лет в Каатскильских горах, а когда проснулся и спустился из горного ущелья в родную деревушку, то не узнал ни деревни, ни односельчан. Оказалось, что Рип "проспал" и войну за независимость, и превращение британских колоний в Соединенные Штаты Америки; за это время он сам из подданного английского короля Георга III стал свободным гражданином.

^* (Литературоведы указывают на книгу немецкого фольклориста Отмара "Народные сказания" как на источник "Рипа Ван Винкля".)

Дж. Джефферсон в роли Боба Эйкрза. 'Соперники'

Родоначальник американского романтизма Вашингтон Ирвинг, как и его литературные современники Фенимор Купер, Эдгар По, хотя и не в такой резкой степени, испытывал недовольство настоящим страны. Бездуховный прозаизм буржуазного существования вызывал у него тоску по прошлому, которое он склонен был идеализировать. По словам американского ученого Вернона Паррингтона, "настоящее представлялось Ирвингу менее интересным, чем прошлое, и, конечно, менее красочным. Он не мог примириться с духом торгашества и спекуляции. Заботы этого мира не волновали его. В глазах Ирвинга трубка старого Дидриха Никербокера стоила гораздо больше, чем весь новый Уолл-стрит, а черная бутылка, принесшая столь необычные приключения Рипу Ван Винклю, казалась ему более реальной, чем умирающий феодализм, судорожно цеплявшийся за остатки своих надежд, или буйная демократия, обряженная в засаленную одежду, говорящая с ирландским акцентом...".

Дж. Джефферсон

Рип Ван Винкль был антитезой практицизму, пуританскому ханжеству, он воспринимался как протест против буржуазных "добродетелей". Герой Ирвинга инстинктивно отвергает дух стяжательства, оберегает другие ценности - безмятежную простоту и естественность вольной жизни в единении с природой, в добром согласии с соседями - и готов довольствоваться тем малым, что приносят ему охота в горах, рыбная ловля.

Рип напоминал Джефферсону его отца, Джефферсона 2-го, цельного и своеобразного человека, не затронутого лихорадкой предпринимательской деятельности, жизнелюбивого, встречавшего удары судьбы с юмором и шуткой.

Отцу мало везло в театральных начинаниях, но он всегда был в хорошем настроении, полон веры в будущее. Не повезло в одном городе, ничего, фортуна ожидает их в другом. Переезжая в открытых возках через прерию, добросердечный отец нередко спрыгивал на землю, чтобы помочь усталым лошадям на тяжелой дороге. Эта картина запечатлелась в памяти сына: "Часто видел я отца, который устало тащился впереди фургона, с трубкой во рту, и, не сомневаюсь, думая об огромной удаче, поджидавшей его в следующем городе, постоянно оглядываясь назад и посматривая на мать веселыми голубыми глазами, жизнерадостно кивая, как бы говоря: "Все в порядке. Все прекрасно, ничего не могло бы быть лучше". Если шел дождь, он был счастлив, что нет снега; если шел снег, он был благодарен за то, что это не дождь". Однажды, когда отец потерял все и семья буквально осталась у разбитого корыта, друзья нашли его на берегу реки: он беспечно и в отличном расположении духа ловил рыбу. "Я потерял все, так что мне уже не о чем беспокоиться", - ответил он удивленным друзьям.

Да и в самом сыне было нечто общее с Рипом. Коллеги и друзья ценили благожелательность, терпимость, оптимизм Джефферсона. Близкий друг и биограф актера Уильям Уинтер рассказывал о тяготении Джефферсона ко всему таинственному и удивительному, о том, что у него "вера в личное бессмертие и вероятность общения с потусторонними существами были абсолютными". Джефферсона называли спиритом (спиритизмом тогда увлекались многие, например писательница Бичер-Стоу), swedenborgian, то есть последователем шведского теософа-мистика Эмануэля Сведенборга, хотя вряд ли простая, бесхитростная вера актера зиждилась на каком-либо философском учении. Однажды другу Джефферсона, экс-президенту Гроверу Кливленду, кто-то рассказал совершенно неправдоподобный случай. Кливленд, увидев подходившего в это время актера, воскликнул: "Расскажите это Джефферсону! Он поверит чему угодно!" И тот ответил: "Конечно поверю! Мир полон чудес!" Джефферсон любил повторять изречение своего родственника и друга Джона Райса, театрального менеджера, потом мэра Чикаго: "Мы не можем изменить мир, но мы можем держаться от него на расстоянии".

Джефферсон от природы был наделен огромным чувством юмора - недаром среди его друзей оказались признанные острословы, мастера комедии и бурлеска - Джеймс Планше, актеры Чарлз Мэтьюз и Джордж Холланд, писатель-юморист Оливер Холмс и многие другие. Однажды глубокой ночью семья Джефферсонов проснулась от какого-то непонятного шума на нижнем этаже коттеджа. Родные умоляли главу семьи спуститься вниз и посмотреть, что там такое. Джефферсон был непреклонен: "Если там никого нет, то мне вообще не стоит туда идти. Если же кто действительно забрался к нам, то будь я проклят, если сойду вниз!" Несмотря на драматизм ситуации, все невольно рассмеялись. Обычно добродушно насмешливый, поклонник Диккенса, но не Теккерея, он умел быть и колким и язвительным. Как-то в Лондоне, на парадном обеде, Джефферсону довелось беседовать с английской аристократкой, окруженной целым роем поклонников. Он простодушно отвечал на все ее вопросы, подчас самые нелепые, пока не заметил, что леди подсмеивается над ним. Когда она задала очередной вопрос: "Видели ли вы королеву на этой неделе?", актер с полной серьезностью ответил: "Нет, мадам, меня не было дома, когда ее величество нанесла мне визит".

Желание сыграть на сцене Рипа Ван Винкля, однажды родившись, уже не покидало Джефферсона. Как-то летом 1859 года, отдыхая с семьей на тихой голландской ферме в Пенсильвании, актер начал читать книгу "Жизнь и письма Вашингтона Ирвинга" и неожиданно встретил там упоминание о себе. Племянник писателя, составивший эту книгу, записал, что 30 сентября 1858 года Вашингтон Ирвинг присутствовал на спектакле "Дорога к гибели" и, вернувшись домой, говорил о том, что Джефферсон напомнил ему Старого Джо "по виду, жесту, фигуре и росту". (Элизабет тоже говорила о поразительном сходстве своего племянника Джефферсона 3-го с дедом.) До сих пор актер и не подозревал, что столь почитаемый в Америке писатель видел его на сцене. Он закрыл книгу и снова (в который раз!) вернулся к мысли о Рипе Ван Винкле. Американский автор, американский герой - что лучше можно придумать для американского актера!

Джефферсон не был здесь первооткрывателем: новелла Вашингтона Ирвинга, опубликованная в 1819 году, давно привлекла внимание американского театра. Она инсценировалась много раз, начиная с 1828 года, обычно самими актерами, которые играли роль Рипа. Правда, от рассказа оставался только остов, сюжетный ход, а остальное щедро добавляли инсценировщики. В первой известной версии, датированной 1829 годом и озаглавленной "Рип Ван Винкль, или Демоны Каатскильских гор", возникли сестра Рипа - Алиса, влюбленная в Никер- бокера, и конфликт между Рипом и Дерриком (в рассказе Ирвинга это школьный учитель), и сын Деррика Герман, и сцена суда, где Рипу надлежит удостоверить свою личность.

Рип говорил с голландским акцентом, но эта роль считалась ролью янки. У Джефферсона было по крайней мере восемь предшественников в этой роли, и лучшими ее исполнителями стали актеры на амплуа янки, такие, как Джеймс Хаккет и Чарлз Берк. Хаккет играл Рипа более тридцати лет. Берк также был признан в этой роли и зрителями и критиками. Все они оставались строго в границах комедийного истолкования образа, хотя каждый из них показывал своего Рипа. Хаккет предпочитал резкие, броские краски в первой половине спектакля, изображая Рипа малопривлекательным лентяем и бездельником. Рип у Берка был более симпатичным и мягким, но тем не менее чисто комедийным персонажем.

Джефферсон знал инсценировку брата и сам спектакль, в котором даже играл небольшую роль хозяина деревенского трактира в сезоне 1849/50 года в театре на Арч-стрит в Филадельфии. Он также помнил сценическую версию Джеймса Хаккета и ту, в которой выступал отец. Он взял три напечатанные инсценировки, рядом положил рассказ Ирвинга и стал создавать свою собственную версию, отталкиваясь в основном от инсценировки Берка. Правда, пьеса брата была в двух актах, а Джефферсон выстроил ее в трех, выделив сцену в Каатскильских горах в самостоятельный акт, чтобы отделить поэтическую, фантастическую часть рассказа от "домашней", реальной. В прежних инсценировках духи Каатскильских гор говорили и пели, а у Джефферсона молчали, как и в рассказе Ирвинга, отвечали Рипу только жестами, и в тишине звучал лишь один голос - голос Рипа.

Эту инсценировку Джефферсон показал в Вашингтоне в том же 1859 году, а год спустя, 24 декабря, играл ее в Нью-Йорке на сцене театра Уинтер-Гарден. Спектакль был принят публикой довольно холодно, в Нью-Йорке продержался только неделю.

Правда, отзыв театрального обозревателя в газете "Геральд" от 25 декабря 1860 года несколько подбодрил исполнителя: "Природный юмор актера, мягкость его таланта полностью раскрылись в начальных сценах. Пробуждение Рипа после двадцатилетнего сна, постепенное возвращение сознания - все это было изображено рукой мастера... Джефферсон - очень хороший актер в своем амплуа, свежий, оригинальный, правдивый и американский по стилю".

Равнодушный прием публики не поколебал убежденности Джефферсона в том, что Рип Ван Винкль - это его роль. Расстаться с этим героем он уже не мог. "Я был абсолютно уверен, что Рип - тот самый герой, которого я давно искал, и абсолютно не сомневался, что пьеса не получилась..." - писал Джефферсон в автобиографии. Именно Рипа хотел он прежде всего вынести на суд театрального Лондона.

Когда Джефферсон в середине июня 1865 года прибыл в Лондон, первый визит он нанес Дайону Бусико, который выступал в это время в театре Принцесс. Актер надеялся уговорить старого друга переписать пьесу о Рипе Ван Винкле: он так верил в театральное чутье Бусико, так ценил его знание сцены Дайона Бусико не очень-то увлекло предложение Джефферсона: он считал рассказ Ирвинга совершенно недраматичным, а образ Рипа - малопривлекательным, хотя и колоритным. Но актер был так настойчив, упорен, что Бусико взялся за адаптацию, предложив начать пьесу о развернутого акта, где был бы изображен молодой Рип, веселый, беззаботный, обаятельный бездельник, пользующийся симпатией всех деревенских девушек. "Джефферсон в отчаянии поднял руки. Это совершенно противоречило его художественной концепции, - рассказывал потом Бусико, - но я настаивал, и он неохотно уступил. Ну, я написал пьесу... Она была поставлена. Три или четыре недели спустя актер навестил меня, и его первые слова были: "Вы оказались правы, сделав Рипа молодым человеком. Теперь я не мог бы представить себе и сыграть Рипа иначе".

Маленький рассказ Ирвинга, занимающий несколько страниц печатного текста, разросся под рукой Бусико в трехактную пьесу (несколько позже Джефферсон разделил первый акт на два). Правда, автор значительно упростил сюжет по сравнению с предыдущими версиями:исчезли сестра Рипа - Алиса и Никербокер с их любовной историей, сцена суда. Но сохранился конфликт между Рипом и Дерриком: Деррик стал злодеем, разорившим Рипа, забравшим, акр за акром, все его земли. Единственное, что оставалось у Рипа, - старый коттедж, да и то потому, что принадлежал жене Рипа - Гретхен.

Голландская деревушка, описанная Ирвингом, в пьесе Бусико получила название Фоллинг Уотерс. Первый и второй акты рисуют развернутый портрет молодого Рипа, лентяя и повесы, любителя выпить, повеселиться. Жену раздражает его упрямство, но больше всего - его юмор и неизменно хорошее настроение. В третьем акте Рип, которого Гретхен ночью выгнала из дому, встречается в скалистом ущелье Каатскильских гор с духами и, выпив вина по настоянию духов, засыпает. Четвертый акт изображает пробуждение Рипа и его возвращение в деревню. Старого коттеджа нет на прежнем месте. На деревенской гостинице вместо портрета короля Георга III висит портрет Вашингтона. Никто не признает в седом и оборванном старике Рипа Ван Винкля, даже Гретхен, вышедшая замуж за Деррика. Забитая и несчастная женщина упрямо сопротивляется планам Деррика женить племянника на Минни. Появление Рипа разрушает вероломные планы Деррика: Гретхен, прощенная Рипом, уходит от Деррика, возвращается жених Минни - Хендрик Веддер.

Все инсценировки рассказа Ирвинга были типичными монопьесами. В произведении Бусико - Джефферсона эта тенденция "разрастания" образа Рипа стала еще более очевидной: все остальные персонажи- и жена Гретхен, и дочь Минни, и злодей Деррик, и Хендрик, жених Минни, и племянник Деррика - только необходимый фон, окружение Рипа, не имеющие самостоятельного значения.

Джефферсон показал пьесу Бусико менеджеру театра Адельфи - Бену Уэбстеру; ему пьеса понравилась, и он согласился взять ее к постановке. Репетиции шли гладко, без задержек, и премьера была назначена на 5 сентября.

В день премьеры, перед спектаклем, Бусико зашел к Джефферсону за кулисы и грустно сказал: "Сожалею, Джо, но пьеса не будет иметь успеха. Надеюсь, что вы мужественно перенесете неудачу". Актер усмехнулся: не лучшее напутственное слово, которое он хотел бы услышать перед выходом на сцену. Мрачный прогноз Бусико, к счастью, не оправдался: спектакль прошел просто триумфально. За кулисы поздравить Джефферсона пришли писатели Энтони Троллоп, Джеймс Планше, Томас Робертсон, коллеги-актеры, завзятые театралы. На следующий день газеты откликнулись на дебют американского актера восторженными статьями, называли его "самым правдивым актером, который когда-либо выступал на английской сцене". Были довольны и Бен Уэбстер, и труппа: "Рип Ван Винкль" был сыгран на сцене театра Адельфи с аншлагами сто семьдесят раз. Джефферсон чувствовал себя счастливым: первое испытание было выдержано, его Рип получил признание у взыскательной публики Лондона. Но главное испытание предстояло ему и его герою пройти в Америке, и Джефферсон прекрасно это понимал.

В июле 1866 года Джефферсон отплыл из Ливерпуля в Нью-Йорк. За прошедшие пять лет в Америке многое изменилось. Год назад, 9 апреля, победой Севера закончилась гражданская война. 14 апреля 1865 года на спектакле "Наш американский кузен", показанном труппой Лоры Кин в Вашингтоне, был убит Авраам Линкольн, имя которого чтили в семействе Джефферсонов. Убийцей оказался Джон Уил- кис Бут, сын Джуниуса Бута, брат Эдвина. У Америки был новый президент - Эндрю Джонсон. Неузнаваемо изменился и Нью-Йорк. На юго-востоке и северо-востоке Манхэттена, в западной части острова Лонг-Айленд, на острове Статен возникли портовые, промышленные, рабочие кварталы. Число жителей приближалось к миллиону. Бесцветные здания контор, учреждений, банков, офисов вытеснили по-патриархальному уютные дома старого Нью- Йорка; шумные, крикливые, пестрые толпы "работающих варваров" не шли, а бежали по улицам, спешили делать деньги, заключать сделки. В эти годы складывалось мнение, что Нью-Йорк знаменит "величиной, а не величием" и в этом смысле представляет собой прямую противоположность истинно великому Парижу.

Театральная публика, да и критика, почти забыли Джефферсона, у них появились новые любимцы, актеры-комики Джон Кларк и Джон Оуэнс. Они играли тот же репертуар, что и Джефферсон, и именно этих актеров теперь называли первыми комиками Америки. Многие считали Калеба Пламмера в исполнении Оуэнса более диккенсовским характером, чем у Джефферсона; сравнивая Джефферсона и Кларка в роли доктора Панглосса, критики нередко отдавали предпочтение последнему. Слухи о новых фаворитах доходили до Джефферсона. Наверно, он слышал и о том, что Диккенс видел Джона Оуэнса в Лондоне в 1865 году, в его лучшей роли- Солона Шингля из пьесы "Защитник народа", и, как говорили лондонские друзья, актер весьма понравился писателю.

Надо снова завоевывать место на театральном Олимпе, доказывать свое право на ведущие роли. Признает ли его новая публика? Примет ли театральная критика? По случайности Джефферсон вернулся в тот же самый театр на Бродвее, где в труппе Лоры Кин одержал свои первые победы в "Нашем американском кузене" и в "Законном наследнике". Здесь, на этой сцене, 3 сентября 1866 года он впервые показал нью-йоркской публике "Рипа Ван Винкля".

Первые спектакли Джефферсона не предвещали того, что произошло позже. Критика встретила "Рипа Ван Винкля", который шел в течение пяти недель, довольно сдержанно, если не сказать холодно. Обозреватель газеты "Таймс", раскритиковав версию Бусико, так отозвался о Джефферсоне: "Он поражает неестественно спокойной манерой игры, которая становится монотонной и утомляет... Никто не будет отрицать возможности актера в определенных, хорошо известных ролях, но никто не может искренне утверждать, что эти возможности как-то проявились вчера, за исключением одной сцены "узнавания", где встречаются Рип Ван Винкль и его дочь (мисс Ньютон) и природа предъявляет свои права". Да и позже, вспоминая сезон 1866/67 года, критики будут называть его сезоном не "Рипа Ван Винкля", а сезоном "Отпетого негодяя", музыкального зрелища с разнообразными сценическими "чудесами", поставленного в театре Нибло-Гарден. Главной приманкой этого богато оформленного гранд-спектакля был кордебалет, сто танцовщиц, одетых "непривычно мало", демонстрировавших свои стройные ножки во всех сценах - в небесах, гроте, на берегу озера или среди демонов. Спектакль взял город штурмом и шел непрерывно в течение шестнадцати месяцев.

И все же "Рип Ван Винкль" брал свое, пусть не столь стремительно: его признание совершалось постепенно, но неуклонно, сначала у зрителей, потом у критики. Пять недель в Нью-Йорке - совсем неплохой срок для спектакля. А после Нью-Йорка Джефферсон отправился с "Рипом" в большое гастрольное турне по стране. Публика заполняла залы театров, где бы ни выступал актер: в Филадельфии, Бостоне или небольших городках американского Запада. Успех нарастал. Когда Джефферсон вернулся через год в Нью-Йорк, та же "Таймс", рецензируя его спектакли в театре Олимпик, изменила свой тон и оценку. Стоит привести пространный и любопытный отзыв театрального обозревателя:

"Интересно отметить перемену, которая совершилась в искусстве Джефферсона со времени его дебюта на Бродвее, и в этом же театре, десять лет назад. Он был актером, чья сила заключалась в умении возбудить смешливые струны человеческой натуры до необычайной степени. С тех пор он доказал, что обладает гораздо более ценными и прекрасными способностями - умением трогать зрителей, а не только смешить. В "Докторе-шарлатане", в Диггори и других многочисленных бурлескных ролях он комичен без намека на возможность патетики. В Калебе Пламмере он патетичен без всякого намека на его юмористический талант. В Рипе Ван Винкле он проявляет все свои возможности и выявляет всю гамму спокойных и натуральных эмоций. Джефферсон, без сомнения, лучший комедийный актер, которого когда-либо "производила" Америка, и, по всей вероятности, непревзойденный и в Англии..."

На афише "Рипа Ван Винкля" стояло имя Бусико. Но с первых же дней сценической жизни пьесы соавтором драматурга стал Джефферсон: ему принадлежал третий акт, а главное, актер сам вынашивал, растил, пестовал свою роль. Работа над образом Рипа продолжалась все время: Джефферсон расставлял новые акценты, переосмыслял старое, добавлял текст, так что в конце концов Рип стал его собственным творением. В версию Бусико Джефферсон внес так много изменений, что в сборнике наиболее популярных пьес американского театра (издан в 1946 году) она была опубликована с уточнением: "как игралась Джозефом Джефферсоном", то есть в актерской редакции^*.

^* (Пьесу сопровождают развернутые ремарки, от описания костюма Рипа до интонаций его голоса, жеста, движения. Сын Джефферсона, Томас, спустя некоторое время после смерти отца играл в Нью-Йорке Рипа в его инсценировке и по его плану, в точности восстановив партитуру "роли, разработанную отцом.)

Бусико, сочинивший для Джефферсона первый акт, изобразил здесь Рипа пьяницей и бездельником. Актер осторожно, но настойчиво отклонял трактовку, предложенную драматургом, вносил свои коррективы. Его Рип с самого начала вызывал зрительскую симпатию: он излучал доброжелательность, бескорыстие, беззаботную радость жизни.

Джефферсон придавал большое значение первому впечатлению и всегда был предельно внимателен к гриму и костюму.

Еще во время работы над первой версией "Рипа" он начал с того, что тщательно продумал грим, нашел костюм, вернее, подобрал из старого театрального гардероба.

Рип Джефферсона появлялся на сцене, окруженный детьми: одного он нес на спине и сам смеялся как ребенок. Одет он был в старое платье, штаны, которые когда-то были красными, а теперь выцвели, бесформенную шляпу - все обветшало, потеряло яркость, за исключением синей рубашки и длинного галстука алого цвета. Одежда Рипа была сильно изношенной, но абсолютно чистой. "Настоящий фермер, - объяснял актер, - ходит в грязной одежде; но в какой-то день он моется, бреется, чистит сапоги и надевает свежую рубашку. И в жизни Рипа, изображенной в первом акте пьесы, это именно тот день".

Джефферсон наделил своего героя небрежной грацией, низким музыкальным голосом, ласковым журчащим смехом, добрым румяным лицом. Пристрастие этого Рипа к спиртному, к долгим отлучкам из дому, отлынивание от работы выглядели безобидными, извинительными слабостями, ничуть не умалявшими привлекательность характера, созданного Джефферсоном.

Зрительный зал сочувствовал Рину, когда жена в темную штормовую ночь выгоняла его из дому. Герой Джефферсона здесь преображался: исчезали прежняя беспечность и леность. "Гретхен, ты собираешься вышвырнуть меня из дому как собаку?" - эту фразу Рип Джефферсона произносил, словно сомневаясь, правильно ли он понял слова жены. Разговаривая с женой, он старался сохранить достоинство, и лишь иногда интонации голоса выдавали мучившие его страх, боль, обиду. Филадельфийский критик Кларк Дэвис, подробно и пластично описавший игру актера, свидетельствовал, что после ухода Рипа из дому зал хранил мертвое молчание в течение нескольких минут и были слышны только всхлипывания женщин.

Джефферсон жарко спорил с теми, кто пытался дать антиромантическую, трезво житейскую трактовку новелле Ирвинга: дескать, Рип, которому осточертела тирания жены, просто сбежал из дому и вернулся, когда жена умерла. В инсценировке Бусико жена Рипа не умирала; уверенная, что Рип погиб в горах, она выходила замуж за Деррика. Но дело было даже не в этом. Джефферсону был близок и дорог язык поэтического иносказания, он прекрасно себя чувствовал "среди видений, сновидений, голосов миров иных", говоря словами Блока.

В предисловии к собственному изданию пьесы Джефферсон писал: "С того момента, когда Рип встречает духов Хендрика Гудзона и его команды, я почувствовал, что обычная речь и ленивые, будничные жесты Рипа должны измениться... Пьеса переходит от реализма к идеализму и становится поэтической". Под реализмом актер подразумевал натурализм и защищал свое право на поэтические обобщения, на вторжение в сферу, казалось бы, заказанную комику. Уильям Уинтер навсегда запомнил "тоскующее, исполненное благоговейного трепета, странное выражение лица" Рипа - Джефферсона, когда "тот смотрел на призраков и сознавал,что он, смертный, здесь одинок". Лишь иногда, на короткие мгновения, к Рипу возвращались былое легкомыслие и юмор.

Странные чары романтического мира грез и призраков долго держали в плену героя Джефферсона. Возвращался он стариком, с седой бородой, длинными седыми волосами, хотя сам не сразу замечал и осознавал свое преображение. Одежда превратилась в какие-то лохмотья, ружье заржавело. Изменился голос Рипа, когда-то полнозвучный, богатый тонами: Рип теперь говорил высоким дрожащим фальцетом. Когда в родной деревне никто, в том числе и жена Гретхен, не узнавали Рипа, он ощущал тревогу: с ним произошло что-то неладное, странное. Рип Джефферсона замыкался в себе и смотрел на всех жаждущим, испытующим взглядом.

В финале спектакля к Рипу, открывшемуся дочери Минни, возвращались былой юмор и проницательность. Когда Гретхен, полная раскаяния, проси ла у него прощения и обещала никогда не хмуриться: "Ты можешь исчезать из дому на всю ночь", - Рип с усмешкой откидывался в кресле: "Нет, спасибо, с меня хватит". Жена подносила ему бокал вина, и Рип брал его со словами: "Вот моя дочь Минни, вот моя жена Гретхен, вот мой мальчик Хендрик. Я пью за ваше здоровье, за здоровье ваших семейств. Долгой всем жизни и процветания:" Джефферсону был близок чисто американский мотив новеллы Ирвинга - ощущение стремительного темпа жизни. Разительные перемены в стране происходили везде и всюду; масштабы и темпы роста промышленности, сельского хозяйства, железных дорог, коммуникаций, городов были поразительны. На глазах Джефферсона Чикаго из старого поселения на фронтире, с лачугами и лавками, деревянными тротуарами, превратился в современный город с прекрасной набережной Лейк Шор, с дворцами, палаццо и богатыми особняками. Джефферсон был свидетелем и очевидцем превращения "низкого" Нью- Йорка в город небоскребов: уже в 1874 году высоко в небо взметнулись этажи Трибьюн-билдинг. В далекое прошлое ушли те дни, казалось совсем недавние, когда снаряжались экспедиции на Дальний Запад, когда Джефферсон, вместе с другими актерами, совершал "вторжения" вслед за войсками во фронтовые города...

Джефферсон показывал столкновение простого, наивного, цельного мира Рина с деловитым и суетным миром более поздних лет. Вместе с тем он не отвергал настоящее во имя прошлого, вступая в спор с романтиком Ирвингом, чья новелла проникнута откровенной ностальгией по ушедшему. Герой Джефферсона был забавен и трогателен своим неведением происшедших перемен. Но финальный тост Рипа актер произносил с верой в будущее Америки, принимая настоящее с его духом перемен.

В образе Рипа Джефферсон не старался выделить особо какую-то одну тему или дать предпочтение какому-то одному, пусть и очень интересному, мотиву: здесь звучали разные мотивы, крепко спаянные воедино, и образ рождал множество ассоциаций, мыслей, чувств. Все же для зрителей 1860-х годов Рип Джефферсона уже был своего рода "ретро", и они воспринимали его в дымке ностальгических воспоминаний о прошлом Америки. "В мире, развивающемся так быстро, как Америка середины XIX века, люди осознавали острые контрасты между востоком их рождения и западом их старости, между фермой своей юности и фабрикой или деловым учреждением более поздних лет, между тропинкой, лошадью и кабриолетом или почтовой каретой 1800 года и железной дорогой и шоссе 1860 года. Следовать идеалу прогресса - значило осознать эту перемену. Если длительная карьера Джефферсона в роли Рипа Ван Винкля не способствовала этому осознанию, это, возможно, и было частью ее успеха, рожденного тем, что актер ухватил широко ощущавшуюся, невысказанную, популярную ностальгию по прошлому". Эти слова Алана Даунера точно сформулировали феномен успеха Джефферсона, феномен его долгой жизни в образе Рипа Ван Винкля.

"Ностальгия по прошлому" не проходила с годами, напротив, ощущалась резче и болезненнее. Она стала популярным мотивом американской литературы последней четверти века, она держала в зените зрительского успеха и Рипа Джефферсона - и в 1870-е, и в 1880-е годы, хотя менялась Америка, менялись и вкусы, и привязанности публики, состав зрительного зала.

Марк Твен назвал американскую действительность 70-х годов "позолоченным веком". Ван Вик Брукс писал: "Это была эпоха, когда президенты, генералы, проповедники стали дельцами и вся энергия американцев... сосредоточилась лишь в одной сфере, признанной достойной, - сфере бизнеса". Другой исследователь общественной жизни Америки - Паррингтон добавлял: "Семидесятые годы ознаменовались невиданным засильем безвкусицы... Изысканность манер и одежды, достоинство и покой, традиционные критерии - все это ушло в прошлое, а их место заняли самоуверенная суетливость, потуги на оригинальность и своеобразие, фальшивые, бессмысленные и карикатурные".

Но это не значит, что в "позолоченном веке" не ощущали тоски по утраченному. И Рип Джефферсона помогал утолить эту тоску, вселить веру в "традиционные" понятия добра, свободы, красоты. И чем дальше уходили с годами идеалы демократии и равенства людей, чем глубже дух наживы и коррупции разъедал американское общество, проникая во все сферы жизни, тем выше и значительней поднимался в сознании американцев Рип Джефферсона как благородный, но недосягаемый идеал человеческого существования, свободного от философии успеха, не знающего культа бизнеса, удачи.

И спектакль "Рип Ван Винкль" с участием Джефферсона из года в год собирал переполненные залы, притом не только в провинции, но и в Бостоне, Филадельфии, Нью-Йорке, Чикаго, хотя публика этих больших театральных городов уже менее благосклонно встречала прежних кумиров, актеров старой школы. Эдвин Форрест, когда-то всеобщий любимец, не вызывал в конце 60-х годов былого энтузиазма, напротив, в Нью-Йорке его принимали холодно, почти безучастно. Великий трагик вынужден был довольствоваться выступлениями в небольших городах. Эдвин Бут тоже узнал охлаждение публики, недоброжелательные отзывы театральных рецензентов. В начале 1891 года, когда Бут давал спектакли в Нью-Йорке, газеты грубо и недвусмысленно намекали, что ему пора покинуть сцену, приводили в пример Гаррика и других королей трагедии, которые распрощались с театром в сравнительно молодом возрасте, писали, что Бут утратил свою магнетическую силу, звучность голоса и т. д. 4 апреля 1891 года великий трагический актер Америки последний раз выступил перед зрителями в "Гамлете" - ему шел только пятьдесят восьмой год.

Агнес Робертсон, вернувшаяся с семьей в Америку, не выдержала сравнения с прежней, молодой Агнес. Время лишило ее непосредственности, обаяния молодости, ничего не дав взамен. Она пополнела, лицо утратило миловидность и свежесть. И хотя Дайон Бусико старался обставить возвращение жены на сцену как можно эффектней - она играла в театре Бута в феврале 1879 года, - критика была вежливой, но нелицеприятной: "Нужно только сравнить фотографии Агнес 1879 года с ее же фотографиями начала 60-х годов, чтобы увидеть, что время отняло у актрисы, а что, увы, прибавило".

Успех Джефферсона, напротив, рос, умножался, ширился. Он каждый сезон обязательно гастролировал в одном из многочисленных театров Нью-Йорка, обычно - несколько недель.

Пик популярности "Рипа" пришелся на сезон 1870/71 года: Джефферсон начал цикл спектаклей в театре Эдвина Бута в Нью-Йорке 15 августа 1870 года и завершил его 7 января 1871 года, то есть дал 159 представлений. Лишь болезнь глаз, глаукома, прервала выступления на некоторое время, но после удачной операции актер снова вернулся на сцену. Гастрольный репертуар строился в основном на одном спектакле - "Рипе Ван Винкле". Во время второй поездки в Лондон, в 1875 году, он показывал этот спектакль на сцене театра Принцесс.

На этот раз Джефферсон с семьей провел в Англии два с половиной года. Здесь, в Англии, дебютировал на сцене его двадцатипятилетний сын Томас, получивший образование в Париже и Лондоне: он выступил в спектакле отца "Рип Ван Винкль", сыграв маленькую роль. Точно так же, много лет назад, в спектакле отца дебютировал и сам Джефферсон, и его соотечественник и друг Эдвин Бут.

Джефферсон вернулся в Нью-Йорк лишь 17 октября 1877 года, а уже 28 октября начал выступать в "Рипе Ван Винкле" в театре Эдвина Бута. Это был его четвертый и последний сезон в этом театре; через несколько лет здание будет снесено. Джефферсон, да и другие актеры, любили театр Бута, один из немногих, где художественные интересы ставились выше коммерческих. Дайон Бусико, например, высоко ценил здесь постановку дела, серьезное внимание к подготовке каждого спектакля. Он говорил: "Я побывал, думаю, во всех театрах цивилизованного мира, и театр Бута - единственный среди них, который правильно ведется". Джефферсону нравилась обстановка за кулисами: все там было торжественно и благоговейно, как в церкви.

В 1881 году актер писал другу: "Думаю, что я уже сыграл Рипа 2500 раз и за это, возможно, буду прощен в другом, лучшем мире, где не будет ни утренников, ни антрепренеров". В общем, по довольно приблизительным подсчетам, он выходил на сцену в роли Рипа Ван Винкля 5850 раз. Изредка он возвращался к диккенсовскому Калебу Пламмеру и к фарсам Мортона. Во время гастролей в Лондоне в 1875-1877 годах ему довелось принять участие в вечере в пользу больного актера-ветерана Генри Комптона, того самого, которого видел двадцать лет назад в расцвете сил и незаурядного таланта. Джефферсон играл фарс Мортона "Одолжите мне пять шиллингов" и неожиданно для всех и для самого себя имел такой большой успех, что был приглашен на сезон фарсов в театр Хаймаркет. Но это передышка, даже исключение в репертуаре Джефферсона, где доминирующим спектаклем оставался "Рип Ван Винкль".

Критики сетовали, что Джефферсон не расширяет свой репертуар, что список его ролей так короток, что он, в сущности, превратился в актера одной роли. Фигура "актера одной роли" не была редкостью в практике американской сцены второй половины XIX века. Можно назвать Оливера Байрона, Джеймса О'Нила, отца будущего драматурга Юджина О'Нила, Франка Майо.

По мнению современников, огромная популярность О'Нила в романтической мелодраме "Граф Монте-Кристо" помешала ему стать большим актером. Актер пытался время от времени выступать и в других пьесах, но публика деспотично требовала только "Монте-Кристо", и пришлось сдаться, хотя роль Эдмонда Дантеса до смерти наскучила актеру. Так же покорился судьбе талантливый Франк Майо, прославившийся созданием образа фронтирсмена Дэви Крокетта в пьесе того же названия. Актер жаловался: "Будь проклят тот день, когда я впервые сыграл в этой пьесе, которую критики тогда назвали плохой драматизацией дешевого бульварного романа. Пять лет спустя они нарекли ее "идиллией лесной глуши". А теперь, проклятье, они называют это классикой!"

Утомленность и раздражение О'Нила, жалобы других актеров одной роли Джефферсону были непонятны. Он считал, что если нет интереса к роли ее надо прекратить играть. В нем самом постоянно жил не только интерес, но и влюбленность в образ Рипа, и это помогало сохранить свежесть и непосредственность исполнения, радость творчества. Писатель Генри Джеймс, видевший "Рипа Ван Винкля" в 80-е годы, восхищался гармонией и психологической правдивостью игры актера. Одушевление, внутренняя взволнованность Джефферсона поразили и молодого Джорджа Бейкера, которого впоследствии назовут "отцом современной драматургии". Бейкер в 80-е годы учился в Гарвардском университете, был страстным театралом, поклонником Эдвина Бута и Сары Бернар. 19 апреля 1884 года в Бостоне он увидел Джефферсона в "Рипе Ван Винкле" и, потрясенный, написал отцу: "Это одно из самых прекрасных созданий, которое я когда-либо видел. Так естественно, мягко, достоверно. Его игра вызвала на моих глазах слезы... Во всех сценах голос актера едва поднимался над разговорным тоном, звучал без всякой напыщенности. Совершенно восхитительный спектакль".

Джефферсон упрямо спорил с коллегами-акте- рами, друзьями, которые пытались доказать ему, что скучно без конца повторять одну и ту же роль. Оппоненты высказывали разные доводы - дескать, он обворовывает сам себя, ограничивает свои возможности, приводили в пример других актеров, которые каждый год играли новые роли, расширяли репертуар и т. д. В автобиографии Джефферсон воспроизвел диалог с английским актером Чарлзом Мэтьюзом, дружба с которым началась в Лондоне и продолжалась в Америке, куда Мэтьюз приехал после смерти жены.

Мэтьюз. Вы называете себя комедиантом. Ну, вы можете играть только одну роль... Вы носите весь свой гардероб в саквояже. Взгляните на эту огромную груду сундуков - моих, сэр, моих! Посмотрите список моих ролей! Сосчитайте их - полсотни, по крайней мере. Вам должно быть стыдно! Где ваше разнообразие?

Джефферсон. Мой дорогой Чарлз, вы путаете гардероб с талантом... Вы меняете шляпу и воображаете, что создаете другой характер. Поверьте мне, чтобы сыграть одну роль пятьюдесятью различными способами, требуется больше мастерства, чем играть пятьдесят ролей одним и тем же способом.

На спектаклях "Рипа" Джефферсон особенно чутко воспринимал зрительный зал, его настроение. Из своего богатого опыта он вынес убеждение, что не бывает совершенно одинаковых зрительных залов, даже в одном и том же городе он меняется из вечера в вечер. И почитал делом чести актера уловить настроение сегодняшней публики, войти с ней в контакт, настроиться на ее волну. Отсюда - его слова о том, что одну и ту же роль, роль Рипа, можно играть пятьюдесятью различными способами.

Но актер понимал, что роль от частого повторения тускнеет, и старался предохранить себя от механичности "проката". Он организовывал свои сезоны так, чтобы дать себе отдых от Рипа, устраивал долгие перерывы между гастролями.

"Наш Рип Ван Винкль" - так называли американцы Джозефа Джефферсона, хотя многие актеры до и после него играли эту роль. Называли с почтением и гордостью - он создал и воплотил на сцене характер, который в те времена уходил в прошлое, терял цельность, приобретал сложность, противоречивость, но сохранял для современников свою притягательную силу. И актер будет успешно играть Рипа до самой смерти. Будут новые фавориты у публики, появятся пьесы Шоу и Ибсена, американская драматургия, режиссерски отлично выстроенные спектакли, а зрители останутся верными Рипу Джефферсона.

Рип Ван Винкль Джефферсона был вершиной, достигнутой янки-театром, который в 1820 - 1850-е годы представляли Джеймс Хаккет, Джордж Хилл, Чарлз Берк и другие актеры. Никому больше после Джефферсона не удалось подняться на такую высоту. Конец традиции, созданной янки-театром, американские критики увидели много лет спустя в герое спектакля "Молниеносный", премьера которого состоялась 26 августа 1918 года. Спектакль выдержал 1291 представление и прославил имя актера Фрэнка Бэкона, исполнявшего главную роль. Герой спектакля Билл Джонс, прозванный в насмешку "молниеносным" из-за медлительности речи и движений, был последним значительным потомком Рипа. Пьеса воспринималась как современная переработка пьесы Джефферсона, да и сам исполнитель напоминал по облику великого актера. И не только по облику, но и по сдержанному стилю игры, достоверности: Фрэнк Бэкон, как и Джефферсон в свое время, создавал не просто комедийный образ, а стремился раскрыть в нем американский национальный характер.

Джозеф Джефферсон вывел на сцену в образе Рипа не привычный комический персонаж янки-театра, а живого, полнокровного человека, с неповторимым и в то же время узнаваемым характером, со своим глубоким душевным миром, разнообразными эмоциями. Причем его Рип был подлинным американцем, корнями связанным с родной американской почвой. Этот актерский образ стал проявлением крепнущего национального самосознания. Поэтому он остался в памяти современников, имел не только художественное, но и общественное значение. Поэтому Джефферсон занял особое, отличное от Форреста, Бута или Уоррена, место в истории национального искусства.