Приложения

Л. Я. Гуревич. Элеонора Дузе

(Любовь Яковлевна Гуревич (1866-1940) - русская советская писательница, критик, историк театра. Друг К. С. Станиславского, редактор многих его трудов. Отрывок из работы, публикуемый в этой книге (описание игры Дузе в "Антонии и Клеопатре" В. Шекспира), дополняет приложения, данные в итальянском издании.)

Удивительная способность придавать художественную законченность и индивидуальность воспроизводимым образам, столь редкая в артистке-женщине способность перевоплощаться, отрешаться от своей субъективной психологии, от особенностей своего внешнего и внутреннего склада - вот редкая отличительная черта Дузе. Дузе не только артистка с сильным и страстным темпераментом, с огнем в крови, но великая актриса, умеющая владеть собой, умеющая задумывать воспроизводимые ею типы, умеющая отчеканивать свои замыслы в тончайших деталях. Женщины всех темпераментов, всех слоев общества - женщины нежные, кроткие и упорные в своих привязанностях, как Маргарита Готье, княгиня Жорж Дюма, Памела Гольдони, Юлия Шекспира, женщины страстные, как Клеопатра, Фернанда Сарду, Сантуцца Верга, женщины сангвинические, подвижные, кокетливые, грациозно-комичные, как Трактирщица Гольдони, Фру-Фру Галеви, женщины падшие и жаждущие возрождения в любви, "как Цезарина Дюма, как Одетта Сарду,- все эти женщины живут в нашем воображении своей особенной и вместе с тем чисто женской жизнью, любя до самоунижения, страдая, проклиная свою судьбу, тщетно пытаясь разорвать оковы, которые налагают на них их собственные страсти.

Скульптурный портрет Элеоноры Дузе

Это целая портретная галерея женских типов, написанных яркими, сильными красками, залитых теплым светом истинного таланта.

...Клеопатра Дузе выходит на веранду вместе с Антонием. На ней восточный наряд, узкий, пестрый, стелющийся по земле, опутанный причудливыми цепями и бляхами. Смуглая грудь прикрыта только тяжелыми ожерельями. На голове египетская повязка из драгоценных камней. Лицо смуглое, большие черные продолговатые глаза то вспыхивают, то снова заволакиваются. В сотый раз она спрашивает Антония, любит ли он ее. Ее голос - певучий, капризный. Она опирается на плечо Антония. В другой руке вместо опахала большой букет висящих лотосов... Вот она - настоящая Клеопатра - фантастический образ древнего юго-востока. Вот она - Клеопатра Шекспира - влюбленная женщина, уже уставшая любить, но бессильная совладать со своей последней страстью... Докладывают о вестнике из Рима. Предчувствие ли это разлуки или просто ужас при мысли о том, что есть еще целый широкий мир, владеющий ее Антонием, но Клеопатра уже вся возбуждена, глаза загораются, чтобы тотчас померкнуть, голова откидывается назад, как от дурноты; надорванным голосом она зовет своих приближенных рабынь. "Я упаду... Не может это длиться... Не выдержит природа...".

Антоний застает ее в этом состоянии. Она гонит его прочь. Она дает волю своему необузданному воображению: она осыпает его ядовитыми упреками. Недобрая улыбка, особенная улыбка восточной женщины, приподнимает ее верхнюю губу и обнаруживает два ряда блестящих зубов. Насмешки сменяются упреком, певучий голос вдруг становится глухим, сдавленным, потом резким. Но разлад ей невыносим. Антоний очаровывает ее, даже в минуту ссоры. Она приближается к нему, кладет руки ему на плечо, и в откинутой голове, в полузакрытых горящих глазах чувствуется непреодолимая женская страсть. Они прощаются страстным кратким объятием.

Элеонора Дузе. Рисунок работы Ф. Ленбаха

Антоний в Риме. Клеопатра лежит на кушетке ничком и, подперши голову обеими руками, облокотись на локти, смотрит куда-то вдаль загадочным взглядом, в котором неуловимо переливаются какие-то думы. Головная повязка спадает по обеим сторонам ее лица: настоящий египетский сфинкс. "Хармиона, где он теперь? Как думаешь? Стоит ли он, иль ходит, или сидит, иль едет на коне? Счастливый конь: Антония он носит! Конь, будь ретив: известно ли тебе, кто твой седок? Атлас, держащий землю, рука и меч людского рода. Он не вспомнил ли теперь о Нильской змейке (так он зовет меня)? Не говорит ли он, не шепчет ли тихонько: где она?.. Увы! Я пью сладчайшую отраву: возможно ль, чтоб он вспоминал меня, всю черную от поцелуев Феба, покрытую морщинами годов..." Непередаваемым голосом, полным мечтательной грусти, говорит Дузе этот монолог, лежа в той же позе, глядя вдаль широко открытыми глазами. Усталость отражается на ее лице, и в ту минуту, когда она говорит о своих морщинах, лицо ее вдруг кажется постаревшим. Вы понимаете, глядя на эту сцену, что драма Шекспира не просто ряд эпизодических сцен, как о ней отзываются многие театральные и художественные критики. Вы понимаете, что история последней любви египетской царицы есть настоящая цельная драма. В последней привязанности этой женщины, когда-то безумно расточавшей свои ласки и искавшей самозабвения в объятиях многих мужчин... есть глубоко человечный элемент. Борьба стихийных сил отражается на закате ее жизни проблесками сознательного тяготения к прекрасному: колеблясь среди своих разнородных и прихотливых страстей, Клеопатра идеализирует человека, чарующего ее своим мужественным величием.

...Напрасно Клеопатра ждет своего обожаемого Антония. Часы тянутся медленно... Ничто ее не тешит. Капризным и усталым голосом требует она музыки, чтобы тотчас же отменить свое приказание. Воспоминание о лучших днях, о том времени, когда Антоний впервые попался на ее удочку,- это единственное, что на мгновение тешит и просветляет лукавой улыбкой ее пасмурное лицо. Входит гонец: "Царица" - ...он запинается. Клеопатра приказывает ему говорить, бросает ему золото, протягивает руку для поцелуя (заметьте эту манеру восточной царицы - это резкое движение протянутой руки с растопыренными пальцами, на которых блестят кольца). Гонец медлит. Клеопатра вскакивает, лицо ее темнеет, неумеренные обещания сыплются на гонца на случай хорошей вести и страшные угрозы - на случай дурной. "Антоний здоров, дружен с Цезарем, но... Но? Какое но? Что такое но?.." Гонец объявляет роковую весть. Резкий гортанный звук вылетает из груди царицы. Безумная ярость охватывает ее. Страшным ударом она повергает растерявшегося раба на землю, с обезображенным злобой лицом рвет его за волосы, царапает по лицу, колотит коленом... Опомнившись, она кричит ему, чтобы он опроверг свою ужасную весть. Дрожащий раб повторяет свое известие: Антоний женат. Клеопатра своей слабой женской рукой выхватывает из-за пояса кинжал...- она не умеет ударить им и только в бессильном бешенстве кидает кинжал вслед убегающему рабу. Гнев вдруг слетает, но остается какая-то тревога во всем существе, желание разузнать все подробности относительно соперницы. Она велит вернуть гонца. Но она не может расспросить его до конца. Ей дурно, она склоняется на руки прислужниц, но сквозь дурноту она помнит случившееся и протестует против него. Она вспоминает Цезаря, ей кажется преувеличенной ее любовь к Антонию; гордость ее жестоко страдает. Она опять велит позвать гонца. Она уже более владеет собой. Она осыпает вопросами ползающего у ее ног раба: хороша она? высока? какой у нее голос?.. "Она некрасива, невысока, у нее низкий глухой голос..."

Торжествующая улыбка проносится по лицу Клеопатры. "Она уже не молода... Лицо у нее круглое, лоб низкий..." Нет, Клеопатре нечего опасаться, это - не любовь, это не соперница... Один вздох, одно маленькое движение плечами, с откинувшейся назад головою, с потухшими глазами, с бессильно повисшими руками - движение облегчения, успокоения после муки - и весь театр разражается криками восторга и рукоплесканиями великой артистке, неподражаемо передающей бури человеческой души. Но это еще не все. Клеопатра вся дышит жизнью. Момент затишья - и его сменяет дикая радость восточного человека. Она стонет, она мечется, с томной улыбкой, с блуждающими глазами; она ласкает гонца, треплет его рукой по лицу, как трепала бы пресмыкающуюся у ее ног собаку, как нельзя ласкать даже раба. Эта сцена была признана за истинный шедевр драматического искусства даже теми, кто, не зная драмы Шекспира, составив неправильное представление о том, чем должна быть Клеопатра, высказывали банальное или невежественное суждение об игре Дузе в этой роли...

Но драма идет к концу... Антоний поражен и ранен... Клеопатра, запершись в склепе храма, ждет смерти. Она велела принести себе ядовитых змеек, одно прикосновение которых причиняет смерть. В простой белой блузе, растрепанная и бледная, она мечется в темном подземелье. Вносят раненого Антония, Клеопатра, как истинно любящая женщина, вся подбирается, настораживается, безмолвно ухаживая за умирающим. Но Антоний кончается, завещая ей не сетовать о нем напрасно. Ее помощь не нужна более - и отчаяние, бурное, страстное, сменяет минутную сдержанность. Стоны, вопли, рыдания с восточными причитаниями и страстные ласки, расточаемые дорогому телу, доводят ее до истощения. Она впадает в дурноту, сидя все на том же месте, на полу, в темном углу склепа, припав головой к трупу Антония. Ее окликают, теребят. Она приходит в себя. "Я жалкая женщина, подвластная страстям",- со стоном говорит она и, не вставая с места, бессильно прислонясь к стене, сыплет проклятиями на свою судьбу и взывает к своему дорогому Антонию, ласкаясь к нему, как к живому, и хватаясь за его тело, пока его наконец не уносят из склепа.

...Клеопатра бросается на пол, на то самое место, где только что покоился ее обожаемый друг и властелин. Она полулежит, запрокинувшись навзничь, глаза ее широко раскрыты. Она говорит о своем Антонии. Он все растет в ее глазах. Он кажется ей каким-то сказочным созданием - каким-то божеством... "Его лицо на небо походило: сияли там и солнце и луна, бросая свет па маленькое "о", которое землею называют". Это какой-то бред, но великолепный бред сильной и богатой души.

Приближается Цезарь со свитой. И что же? Египетская царица делает несколько шагов ему навстречу и вдруг расстилается перед ним на земле - не как человек, даже не как раб, а как вещь, как покрывало, брошенное к его ногам. Полное унижение во прах перед сразившей ее силой. Такова психология женщины, и притом восточной женщины. Но глубина замысла и смелость такого движения на сцене может принадлежать только истинно гениальной артистке.

...Клеопатра есть наиболее сложная и наиболее трудная из всех женских ролей классического и современного репертуара... Чтобы исполнить эту роль так, как исполнила ее Дузе,- со всеми переливами разнообразных страстей, капризов и чувств, требуется талант смелый и гибкий, темперамент страстный и выносливый. Чтобы сообщить Клеопатре цельность и типичность, чтобы измерить вдоль и поперек богатую женскую душу во всей ее первобытной пестроте - для этого требуется ум, способный к глубоким и смелым обобщениям. Чтобы придать образу Клеопатры этот египетский колорит, замашки восточной деспотки и восточной женщины, нужно яркое творческое воображение, свойственное только великим художникам. Клеопатра Шекспира и Дузе - женщина, со всем, что есть наиболее типичного в женской природе: с ее неустойчивостью, с ее подчиненностью стихийным страстям, с ее тонкой чувствительностью, с ее привязчивостью к мелочам. Но кроме того, Клеопатра Шекспира и Дузе - яркий, колоритный образ восточной царицы, опаленной жгучим солящем, возросшей среди ярких красок и томных ароматов южного востока, одурманенной фимиамом лести окружающих ее рабов.

"Северный вестник", 1891 год, №8 (август), отдел II, стр. 117-127.